Журба - [28]
Как-то раз борисовцы захватили у японцев пулемет «гочкис», но без «хвоста», то есть затыльной части. Ванька Шкет, сын кузнеца, вызвался его починить. Трудился усердно: разбирал, собирал, прилаживал винтики-шпунтики-пружинки… Вроде бы все вставало на свои места, лишних деталей не оставалось, но пулемет не стрелял. Ванька с его хохляцким упорством продолжал колдовать над «гочкисом». А со всех сторон сыпались ехидные замечания:
— Ничего не поделаешь — без ног плясать не пойдешь!
— Коли нет хвоста — так на него и не сядешь!
— Это тебе не блоху подковать!
— Да брось его в реку. Пусть не нашим, ни вашим!
Ванька злился, но молчал. Только изредка ворчал себе под нос: «Сделаешь тут, когда того нема, этого нема!»
Партизаны обедать сели, Шкета зовут, а он — ноль внимания. В конце концов, ему удалось заменить подающую пружинку палочкой, как-то по-особому выструганной. Нажал на спусковой крючок — щелкнуло. Ага, есть! Но теперь Ванька в отместку за шуточки друзей решил тоже пошутить. Он втихаря заправил в пулемет ленту, направил дуло в сопки да как выдал очередь! Партизаны, побросав ложки и миски, выскочили из-за стола, завопили: — Стреляют! Налет! В ружье!
Потом, разобравшись и успокоившись, принялись качать Шкета.
Приспособление его, конечно, держалось на честном слове, и для серьезного боя пулемет все равно не годился, но когда отряд пришел в одну из деревень, там Ванька с помощью местного кузнеца сделал надежный упор для пружины, и «гочкис» стал работать как часы.
Выдумку, смекалку применяли — когда не было фугасов — и во время диверсий на железных дорогах. Как чеховские «злоумышленники», откручивали гайки, снимали с пути рельсы, увозили их в сторону от полотна, прятали в лесу или топили в реке, а шпалы сжигали. Потом Степан Сологуб предложил еще один оригинальный способ выводить дорогу из строя. Где-нибудь на участке железнодорожного полотна с высокой насыпью развинчивали соединение рельсов, и концы освобожденного пути при помощи ломов сдвигали под откос; сдвинутое с полотна первое звено принимало наклонное положение, при котором его можно было поставить на ребро и перевернуть вниз рельсами, и тогда следующее звено перекручивалось. Первое звено вновь ставили на ребро и переворачивали, при этом с насыпи продолжали сдвигать следующие звенья. В результате получалась как бы спираль из рельсов и шпал, выправить которую было сложно. Впрочем, к такому способу прибегали редко, так как он был трудоемким и требовал много времени…
Такими были и так воевали дальневосточные партизаны.
— …Не скажи, — повторил Борисов, разглядывая в бинокль зеленый флажок на воздушном змее. — Все правильно! Молодец Щедрый!
— Кто щедрый? — ничего не понимал стоящий рядом партизан.
— Да так, паренек один, мой старый приятель…
— Тот, что змея запускает?
— Да.
— A-а… Чем бы дитя ни тешилось…
— Да не тешится он, пойми, а сигнал нам, лесовикам, подает! Зеленый флажок — значит, надо в Спасск связного посылать, есть важные сведения, а если красный — на явку ходить не моги, что-то случилось… Вот так! Это хлопцы сами придумали, молодцы!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ранним, но уже развидневшимся утром дед Сергей вышел на крыльцо в одном исподнем и валяных опорках на босу ногу. Помочился прямо с ганка в сугроб, хотя знал, что бабка будет ругаться: она не любила, когда снег у ее хаты был в желтых отметинах. «Хиба ж ты цуцик який, не можешь сходить в уборную?» — «Та я ж по-малому!» — «Тим паче!» — спор давний и бесполезный.
На мгновение дед залюбовался снегом, обильно выпавшим вчера, в Татьянин день, и тщательно выбелившим все, что лежало и стояло под небом. Подумал, зевая: «Снег на Татьяну — будет лето дождливое!». Зябко передернул плечами и уже повернулся к двери, торопясь в тепло хаты, но вдруг услышал в конце улицы какой-то шум. Сначала он был неясным, но по мере приближения становился различимым, общий гул распался на отдельные звуки: скрип снега, конское фырканье, звяканье оружия и упряжи, кашель, разговоры… Потом показались первые всадники. В Спасское вступал большой отряд.
Дед всматривался в верховых, пытаясь понять, что за люди. Что не интервенты — это как пить дать. Но и не беляки — одеты кто во что горазд. Може, це… як их… партизаны? Так те в открытую не ходят — чаще ночью, малыми группами… А тут бачь — целое войско…
У переднего всадника, очевидно, командира, похожего маленьким ростом и длиннющей бородой на гнома, дед Сергей деликатно спросил:
— Прошу вибачення, вы якого цвета будете — червонного, билого чи ще якого?
— Красные, красные, — с улыбкой ответил командир, придерживая коня. — Краснее не бывает!
— Тоди почекайте! — Дед заскочил в хату, тут же воротился. В руках у него была палица с привязанной к ней рукавами кумачовой рубахой внука. Ею, как знаменем, он принялся размахивать, приветствуя партизан, что вызвало веселые реплики из колонны:
— Так держать, отец!
— Сразу видно, сознательный дед!
Сергей опять спросил маленького командира большого войска:
— Я так гадаю, помиж вами и интервентами замирения вышло?
— Именно так, дедушка. Замирение. Говорят же, худой мир лучше доброй ссоры. Ну, бывайте!
