Журавлиная родина - [2]

«Скилометра»

Понадобилось мне в Колмышино сходить. Отправился, шел часок ходко, слышу — у дороги косят. Покурил с косцами. Спрашиваю:

— Далеко ли до Колмышина?

— Рукой подать, — отвечают, — тут и есть. Прошагал еще немало, повстречал старушку-ягодницу.

— Далеко ли до Колмышина?

— Да скилометру.

Вьется, как змея, тянется по лесам и вырубкам длиннющая «скилометра», конца не видно. Употел. Присел на пенек отдохнуть. Едет фельдшер на велосипеде.

— До Колмышина сколько?

— Километра четыре, не больше.

Опять иду — с бугорка в овражек, из овражка на бугорок, попал в ельничек. Дед-грибник на дорогу выбирается. Отвечает охотно:

— Видишь, друг, через мох и старые пожни тебе не попасть, позаросли они. Иди верхом, по тележнику, тут рядом озерко — Синенькое называется. От него останется до Колмышина пять километров. Наши деревенские оттуда дрова возили, так для расчету десятник лентой мерил. Это точно.

Шагаю дальше. Вот и Синенькое. У берега плот из двух бревен. С плота паренек рыбу удит. Окликаю негромко, чтобы делу не повредить.

— Шесть, — отозвался парнишка, — шесть километров осталось.

Вижу, уходит от меня Колмышино дальше и дальше. Ладно, думаю. Присел, переобулся, из сапог песок вытряхнул, да как пошагал.

Скоро лес распахнулся, показались поля и на высоком бугре, рядом с жальником, деревня. Вот теперь и правда — рукой подать!

Смешной человек

Пустился я разок в неближний путь. Захотелось на Хвощенском озере щук половить.

Хвастала письмоносица, что их начальник за выходной день пуд рыбы из того озера натаскал.

Выбрался раненько, прошел лугами до мха, покачался на скользких бревнышках гати и попал в деревню Замошье.

У дома с резными наличниками на окнах сидит бабка, чулок вяжет.

— Отдохни, сынок, вспыхни да отведай наших лесных яблочек. Много нынче на вырубках наросло.

Взял я горсть малины, и впрямь показалось, что яблоками пахнет.

— Спасибо, мать. Растолкуй, пожалуйста, как в Хвощно пройти.

— А простым-просто, тут одна дорога, — иди все прямо.

— Сверток не будет?

— Не будет, не будет, так и иди все прямо, прямо.

Полчаса ходу по приозерному лугу, и вот бреду по выгону.

На выгоне одинокая сосна. Сердцевина пастухами выжжена, маковка по облакам плывет. Стоит, как маяк на росстани, — направо дорога и налево дорога.

Пошел правой — закрутила она ольшаником по бугоркам и низинкам и не то что пропала, а тропинками изошла. Известно, как на выгоне скотиной намято. Солнышко в тучах, место незнакомое. Пошел напрямик. Часок побродил, вышел на огороды. Изгородь перелез, вижу деревня, дом с резными наличниками, бабка сидит, чулок вяжет.

— Ты как, сынок, в наш огород попал? Почто вернулся?

Попрекнул бабку:

— Что же ты не сказала про росстань у горелой сосны? Я направо пошел.

— Зачем направо крянулся? Та дорога в Жар, а тебе, сказывал, в Хвощно.

Крикнула бабка в окошко своих. Вышли и старые и малые.

Рассказываю, как после горелой сосны направо пошел. Уморил всех, — ребята и те смеются. Школьники-первогодки и те знают, что эта тропинка в Жар, а не в Хвощно. Всем за меня совестно — большой, а бестолковый.

Серьги

Рассказали мне, что за нашим озером у лесной речушки Верегжи есть пустоши — Сорочкино и почти супольная с ней Борзиха.

Жилья там нет, остались после хуторов только камни от фундаментов и одичавшие яблоньки, рябинки, черемуха.

Подумалось, что тетереву там стало удобно. Ожила охотничья мечта. Представились светлые-светлые березняки на буграх, среди них полянки, поросшие иван-да-марьей, и почти на каждой — выводок. И какие выводки: полные — по десятку молодых, нетронутые, хотя петушки уже в черном пере.

Сказали мне, что последняя деревенька перед пустошами — Долганово. Живет там на покое, занимаясь пчелами, бывший скотский фельдшер Александр Иванович. Жена его Марья, великая мастерица домотканины, взята с Борзихи. Они туда дорогу и укажут.

На склоне дня я подходил к Долганову. У крайней избы за изгородью, обвитой вьюнком и хмелем, возился с ульями седой, чисто выбритый дед. Пчеловод работал без сетки. Загорелыми до черноты руками неторопливо и ласково сгонял темные клубки пчел с тяжелых сот.

Поздоровавшись, я стал расспрашивать, как пройти в Сорочкино. Старик не полюбопытствовал, кто я и что мне нужно в заброшенной пустоши. С достоинством пожившего человека, убежденного, что каждый свое дело знает и что нужно сам скажет, Александр Иванович указал дорогу, но добавил:

— Идти не близко, нынче там не косят, стало быть ни стогов, ни сена в сараях нет. В лесу табориться будет поздно — солнышко сядет, да и комар доймет. Лучше у меня ночуйте.

Что делать? Не люблю в летнюю пору ночевать в жилье, а пришлось.

В чистой комнате, устланной дорожками, хозяин, чуть слышно шаркая валенками, хлопотал у самовара. На столе сотовый мед, творог, морошка, варенная на меду. И лилась речь старого новгородца, неторопливая, достойная, крепкая солью незлобной насмешки:

— Долганово наше исстари малая деревнюшка как была, так и осталась. Такому бугорку на болоте больше десятка дворов и не прокормить. Жительство — крайнее, дальше никого нет. Сидим, как журавли на сухой кочке. Наши дороги известны. Мечтаю, с Тихого озера пришел? Значит, дорогу понимаешь. Есть одна получше, в