Журавлиная ночь - [60]

(«А веса кроссовок хватило бы? — усомнился Мерционов. — Ведь пустая ячейка не закроется: дно реагирует на вес груза!»

«Значит, веса кроссовок с песком хватило, — предположил Тубанов. — Как-то же закрылась…»

«Так песок он вытряхнул! А… какого-то кирпича там не было? — вдруг спросил Ареев. — Вы не заметили?»

«Точно! Для веса! — подтвердил Мерционов. — Уже лежал там! И тоже, случайно ли…»

«Думаешь, кто-то… до нас? — понял Кламонтов. — Уже… прокладывал путь?»

«Не исключено. Кирпич не просто так попал туда. Хотя… — задумался Мерционов. — Кто знает…»)

…Итак, он как будто ничем не выдал себя. Никто не нашёл и не вынул из кармана кулёк с 15-ю копейками; никому не показалось странным, что он клал в камеру хранения кроссовки — иначе кто-то сразу донёс бы, и ячейку бы вскрыли. А так — всё шло по плану…

…Следующая ночь была почти бессонной — вернее, в борьбе со сном, лишь изредка перемежаемая короткими отрезками неглубокого забытья. Ведь он не знал: в любое время суток можно открыть ячейку, или лишь когда открыт сам автовокзал? Вот и решился начать сборы лишь в 3 часа ночи… Правда, вытаскивать чемодан из-под кровати не рискнул, чтобы никого не разбудить — а доставал всё на ощупь, замирая от каждого вздоха, шороха…

(«Но как перепутал тетради? — спросил Мерционов. — Если и брат не знал, что они там?»

«Значит, знал, — понял Тубанов. — Нашёл тайник, рылся там, и всё перепутал!»

«А сам пока не знает, что тетради не те…», — добавил Ареев.)

…Прождав до 4-х часов (автовокзал открывался в 4. 30), Кременецкий осторожно открыл сумку матери, достал кошелёк, положил в нагрудный карман — и вышел, с усилием придерживая дверь, чтобы не выдать себя скрипом…

А далее — лишь сам момент, когда он выходил на тихую безлюдную предутреннюю улицу, чётко отпечатался в памяти… Он смутно помнил: как шёл по освещённым фонарями мостовым, то и дело вздрагивая от напряжения и переходя почти на бег (или наоборот, замирая у перекрёстков, где казалось, кто-то мог выскочить наперерез из темноты — но всё же больше сдерживая себя, чтобы идти медленнее) — и всё равно едва не проскочил непривычный по виду в темноте перекрёсток на повороте к автовокзалу… Хотя и то в итоге получилось удачно: автовокзал только открылся, камера хранения уже работала (даже показалось: там то-то щёлкнуло, загудело, и подсветка включилась как раз в момент, когда подходил к нужной секции) — и он, снова никем не замеченный, вынул из кошелька ещё 15 копеек, и положил одежду и тетради в ячейку, уже занятую кроссовками. Правда, замена шифра (чтобы, ecли эти шифры где-то особо регистрируют, подумали: ячейкой воспользовался другой человек) — едва не подвела его… (И как раз — кто-то мог запомнить! Тем более — самый рискованный момент всего плана! Подросток в плавках, подбежав к камере хранения, забирает вещи и уходит… Но иначе не получалось — да и так ли «странен» подросток в плавках на улице курортного города? Расчёт и был, что запомнить не успеют!) …А в ту ночь, самый тревожный момент был — когда он, возвращаясь, неслышно подкрадывался к дому в почти непроницаемой тени деревьев, прислушиваясь, всё ли тихо — и, как будто убедившись в этом, протискивался в калитку, осторожно открывал дверь комнаты, прятал кошелёк в сумку, неслышно раздевался и ложился — чтобы сразу заснуть… Это была ночь 7 июля. До бегства оставались ещё две…

…И тут он словно очнулся. Задумавшись, не заметил, как задремал!

И неудивительно: две последующие ночи, 8 и 9 июля, тоже спал беспокойно… Но главное — хоть сейчас ничего не перепутал спросонья! Сразу вспомнил, где находится — и ничем себя не выдал! Да и не должны по дороге искать его живым — пока там, на пляже, ищут тело… А пока догадаются, что к чему — он будет далеко от района возможных поисков. Решат, что поехал через Донецк, к бабушке — со слов родителей… (Если, конечно, сразу не всесоюзный розыск — о чём лучше не думать.) И уж вряд ли кто-то представит — где и в какой поезд ему надо попасть…

(«И опять всё странно похоже, — отметил Мерционов. — Поезд, автобус…»

«А какой поезд, куда? Я не понял», — признался Тубанов.

«Так мы все не поняли, — ответил Вин Бapг. — Тут пока без подробностей…»)

…А за окном автобуса расстилалась жёлто-бурая равнина — с остатками травы и тёмно-зелёными пятнами маленьких, плоских, как блюдца, озёр. Кременецкий вдруг вспомнил: они так и называются — «степные блюдца». И весь этот ландшафт — был смутно (но и отчётливо) знаком ему, пробуждая воспоминания о далёких степных краях, где никогда не было это его тело — но где он жил очень давно, и не забыл их начисто при перехода из фазы в фазу, как другие…

(«Так… помнит? И не то ли самое, что я?»— внутри у Кламонтова что-то дрогнуло.

«Возможно… — откликнулся Мерционов. — Да, наверно: Казахстан, Алтай, Монголия…»

«Но сейчас сколько проехал, пока спал, — сказал Тубанов. — Это явно ближе к Тамани — а то и за ней…»)

…Кременецкий, спохватившись, посмотрел на часы. Да — большую часть пути, увы, проспал. До Порт-Кавказа осталось немного — и автобус не раз и не два останавливался, большая часть пассажиров успела смениться. (А… тот — ещё здесь? Но, видно, никуда не донёс — иначе разбудили бы, сняли с рейса…)