Журавли покидают гнезда - [85]

Теперь он жил наравне с другими и никто ему не завидовал. Стал было и Хагу подумывать о Корее: обменяет оставшихся лошадей на золото, забьет коров — на дорогу хватит. И тут донесся слушок об интервентах. Ожил он тогда, как и другие кулаки. Они стали свозить хлеб в штабы уссурийских казаков. Хагу оказался щедрее — отдал атаману всех лошадей. Узнав об этом, особая комиссия при участии Мартынова и Синдо выдворила его из хутора. С тех пор затаил он злобу к сестре, поклялся отомстить и предстал перед атаманом. Тот ко времени посочувствовал: «Чужестранцы и те протягивают руку помощи оскорбленным дворянам, а родная сестра лишила брата крова. Такие-то они, большевики!» Хагу дал себе слово убить сестру. Взял он тогда из рук атамана наган и пришел к ней. Но не решился. Собрав себе подобных, грабил крестьян. Первой жертвой оказался Егор. Почуяв кровь, Хагу рассвирепел еще больше. Он мечтал добраться до Петра, предупредил Синдо, чтобы она убралась отсюда по доброй воле. И уж совсем возликовал, когда к причалам Владивостокского порта подошли корабли Японии. Он стал даже навещать свой бывший хутор, считая вопрос о возвращении земли решенным, заставлял всех называть себя хозяином. Непослушных порол и сжигал их избы. А Чунсебу, который был предан ему до последних дней, отмерил пять десятин земли и дал лесу для постройки нового дома. Старик одурел от счастья. Плача и смеясь, он ползал в ногах хозяина. Нетрудно представить, как омрачился он, когда однажды Хагу упрекнул его за сына Чангера, ушедшего к красным.

— Мой хозяин! — застонал Чунсеб, не смея подняться с земли. — Не верь этим слухам! Люди болтают, чтобы посеять между нами вражду! Не верь этому!

— Тогда скажи: где твой сын? — спросил Хагу злобно.

— Не могу знать. Где-то бродяжничает…

— А если про него говорят правду? Тогда что? — сказал Хагу, прищурив один глаз.

— Я сам отрублю ему голову и брошу к ногам моего хозяина, — ответил Чунсеб, осатанело уставившись перед собой.

Хагу улыбнулся.

— Будь это не ты, а другой, я связал бы ему руки и спустил в колодец. Но у твоего хозяина хорошая память, помнит он, кто в трудную годину был рядом.

— Небо свидетель, как я молился, как я просил его вернуть тебя, мой хозяин, — забормотал Чунсеб. — Знают люди об этом, знают и то, что не поддался уговорам твоей сестры, не отдал зерно. А тебе — все до зернышка.

Хагу помог Чунсебу подняться и, опускаясь на ондоль, сказал растроганно:

— Помню и об этом. Погоди, все станет на свое место. Будешь ты жить не хуже иного середняка. Только оставайся верным.

— Разве я посмею отвернуться от тебя, мой хозяин! — воскликнул Чунсеб. — Ты приютил меня, ты дал мне еду, дал эту фанзу, когда я пришел в Россию. Разве можно такое забыть? Пусть у меня лучше отсохнут мозги, чем зародится в них неверная мысль.

— Ладно, — прервал его Хагу. — Лучше подумай, как поступить с сыном? Его связь с большевиками может дурно сказаться на тебе. Конечно, твоя кровь в нем. Но… гляди сам.

Чунсеб отвел глаза, боясь, как бы Хагу не разгадал его скрытые мысли. Старик догадывался, что Чангер связан с отрядом Мартынова. Не раз ходил туда, высматривал ночами, а все попусту. Он знал жестокий нрав Хагу. Злясь на сына, из-за которого можно лишиться всего, что добыто с таким трудом, он в то же время с замиранием сердца думал: зачем ему, старику, дом, земля, если взамен за этот дом, землю нужно расплатиться жизнью Чангера? Не лучше ли признаться и вымолить прощение? Он должен простить, ведь в трудное для него время старый Чунсеб во всем помогал ему. А может, он уже расправился с Чангером?! Подкошенный жуткой мыслью, Чунсеб свалился на пол.

— Что с тобой? — спросил Хагу, поднимаясь с ондоля.

Чунсеб не слышал его, не видел, как тот расстегнул ему ворот рубашки, дал воды. Придя в себя, Чунсеб с испугом стал шарить глазами по избе.

— Хозяин ушел, — сообщила жена, придерживая его голову.

Шатаясь, Чунсеб поднялся, стал собираться.

— Куда ты? — испугалась женщина. — На тебя смотреть страшно.

— Нужно отыскать Чангера! Хуже будет, когда Хагу сам его изловит! — сказал старик запинаясь.

Спустя неделю бывший помещик снова появился на хуторе и опять зашел к Чунсебу. Попросив чаю, он как бы случайно сказал:

— Вижу — ты смирился с тем, что сын красногвардеец. А ведь совсем скоро твой хозяин вернется на хутор.

— Что я могу поделать? — отозвался старик, склонившись перед ним. — Ищем, но…

— Говорят — он у Синдо, — сказал Хагу, принимая из рук хозяйки чашку. — Пойди туда, возьми его за руку и приведи. Станет упрямиться, скажи, что мать хочет перед смертью повидаться. Пойми меня, старина, я тебе добра хочу. Кстати, сюда со мной может явиться атаман. Что тогда? Еще не поздно — верни сына.

— Вы простите его? — спросил Чунсеб.

— Конечно, простят, — вмешалась мать Чангера. — Мальчик еще глупый, еще не понимает, кто враг, а кто друг.

— Но я все равно спущу с него шкуру, — пообещал Чунсеб, заметив добрую улыбку на лице хозяина.

— Дело твое, — сказал Хагу. — Только не медли. Поговаривают, что красные собираются улепетывать. Как бы и твой не дунул с ними.

Чунсеб сам слышал, как люди шептались о японцах и американцах, про разных генералов, идущих сюда с армией. Слышал и о том, что у красных нет ни пушек, ни кораблей, что и людей не густо. Наверное, поэтому, думал он, они взяли в отряд его сына, сопливого мальчика. Похоже, хозяин сказал правду. Скоро все станет на свое место. Хагу искренне тревожится за него, а он, старый дурак, подумал о нем плохо. Да разве отвалил бы он ему землю, если бы не заботился о своем преданном работнике? И сына он тоже простит. Только как вернуть его? А сделать это нужно любой ценой. Станут все кивать на него и скалить зубы: «Сын его с большевиками против хозяина боролся, а Хагу за это ему отвалил землю!» Прогонят тогда с хутора. И опять по миру с котомкой… Во двор вбежали бойцы Синдо: