Журавли покидают гнезда - [50]

— Чьих лошадей ты оберегаешь, Игнат? — спросил Петр, пытаясь как-то завязать разговор.

— Вот этот Серый — наш, а те — чужие, — пояснил Игнат. — Нам платят за то, что мы их пасем.

— А ездить верхом умеешь? — Петр неожиданно нашел нужную тему разговора.

— Ага, — сказал он и, вскочив с места, лихо крутнул над головой плетью.

Раздался пронзительный щелчок. Он повторил это движение еще и еще, пока лошадь с колокольчиком не подняла к нему голову и не заржала.

— Да она у тебя ученая! — воскликнул Петр.

А Игнат, раззадоренный похвалой, подбежал к лошади, дотянулся до уздечки и, посвистывая и что-то приговаривая, стал прижимать уздечку к земле. Лошадь нехотя согнула в коленях передние ноги. Мальчик взобрался на нее и щелкнул над головой кнутом. На какое-то мгновенье умное животное застыло на дыбах, потом побежало легко и ровно, словно боялось уронить своего юного наездника. Петр видел такое в заезжем цирке. Но там наездницей была взрослая женщина.

А здесь показывал чудеса малыш из соседнего хутора! И этот хуторской артист — Игнат! Петр снова с тоской подумал о Марине.

Мальчик подъехал не скоро. Спрыгнув с коня, он с достоинством предстал перед Мартыновым.

— Тебя, Игнат, сразу можно брать в кавалерию, — сказал Петр серьезно. — Дадим тебе шашку вместо твоего кнута — и станешь рубить врагов.

— А меня папа не отпустит, — мальчик внимательно поглядел на кожаный картуз Петра, где блестела звездочка.

Заметив это, Петр снял картуз и, отстегнув звездочку, прицепил на гимнастерку Игната:

— Вот теперь ты наш хлопец! Теперь ты, Игнат, красногвардеец!

Тот только кивнул головой и улыбнулся.

— Кто же твоего Серого учил кланяться? — спросил Петр, по-дружески положив руку ему на плечо.

— А его никто не учил. Его папа у цыгана на зерно выменял, — объяснил Игнат. — А цыган его где-то украл… — Он замолк, вероятно поняв, что проговорился.

«Вот и встало все на свои места, — подумал Петр. — Чудеса исчезли. И никаких загадок. Цыган украл этого дрессированного коня у кого-то из циркачей». Но сам юный наездник пока продолжал оставаться для Петра загадкой.

— Папа идет, — сказал Игнат и почему-то испуганно спрятал кнут за спину.

«Так вот он какой, муж Марины, — думал Мартынов, разглядывая подошедшего мужчину. — Высокий и, пожалуй, симпатичный. Такого и полюбить можно. А вот Марина его не любила».

— Чего не распутал коней, — строго сказал отец Игнату. — Темнеет уже. — Он глянул на Мартынова холодно и, шлепнув по затылку мальчика, крикнул: — Шевелись!

Игнат кинулся к лошадям, стал быстро снимать путы.

— А вы чего здесь? — спросил Чо Сон Мартынова.

— Брат Егор тут на яру захоронен… — начал было объяснять Мартынов, но Чо Сон перебил его:

— Знаю. И вас знаю. — Он закурил.

— Про вас я тоже слышал, — сказал Мартынов. — Вы были мужем Марины?

Чо Сон стоял почти спиной к Мартынову, но, несмотря на это, Мартынов заметил, как напряглось его лицо.

— Ну и что с того? — спросил Чо Сон.

— Вы, конечно, знаете, что она…

— Умерла? — снова перебил мужчина, скорее со злорадством, чем сожалея.

— Нет, — сказал Мартынов, хотя спросить хотел именно об этом. — …Знаете ли, что Марина была моей женой?

Чо Сон повернулся, с кривой усмешкой оглядел Мартынова с головы до ног:

— Вашей?

— Да. Она на моих руках угасла. Горе свалило ее, горе зародило чахотку. Она по сыну тосковала. А вы его прятали…

— Вранье это! — крикнул Чо Сон. — Она умерла от воспаления легких. Ей не стоило ехать на прииски. А мальчик… Сам решил, с кем ему лучше.

— Верно, — сказал Мартынов. — Больная не смогла побороть болезнь. Впрочем, теперь это не важно. А говорю я это не из желания вызвать сочувствие к ней. Хотел, чтоб все это вы знали и оберегали мальчика, коль отняли его у матери. Я вижу — он худо одет и голоден.

— Не ваша забота, — отрезал Чо Сон, враждебно взглянув на Мартынова. — Лучше берегите свою власть. Воюйте, своих врагов наказывайте. А в чужую жизнь не суйтесь.

Эти слова задели Мартынова, хоть и знал он, что не виновен в их размолвке. Они уже не жили вместе, когда Петр встретил Марину. Но мысль о том, что она еще могла вернуться к Чо Сону и что этому помешал, возможно, он — Петр, вдруг заставила его задуматься. Нет, не любила бы она такой горячей любовью его — Петра, если бы в сердце своем хранила этого мужчину. Он погубил ее жизнь, молодость, отнял у нее радость материнства. Петр со скрытой ревностью глянул на Чо Сона, сказал:

— Да, я солдат. И борюсь с теми, кто поганит новую жизнь. И какой я боец, ежели, воюя за новую жизнь, буду слеп в ней самой. — Он замолк, поняв, что говорит не то, и добавил: — Очень плохо, когда близкий человек становится самым ярым врагом. А все оттого, что у них разные понятия о жизни. Когда-то человек дозреет, чтобы добро со злом не месить в одной крынке. Просветление, как правило, приходит поздно. И тогда он начинает казнить себя. Тяжкая эта казнь. Да что я вам внушаю, поди, в том сами убедились.

Чо Сон будто и не слышал его. Глаза его блестели недобро, когда он изредка вскидывал брови. Нехорошей была и улыбка. Открытое смуглое лицо было без морщин, только под глазами заметно обозначились мешки, придавая ему выражение усталости. Наконец он заговорил страстно и сбивчиво: