Журавли покидают гнезда - [33]

Они шли по дну ущелья, по той самой тропе, которая привела их сюда и теперь уводила от хижины рыбака Ли Дюна и могил товарищей. И, может быть, поэтому — шли молча, не думая о первой победе, не радуясь тому, что вновь обрели свободу.

* * *

Место для отдыха выбрали на вершине крутой горы, откуда хорошо просматривалась окрестность. Внизу тянулись пологие холмы, поросшие густой, еще зеленой травой и мелким кустарником. Здесь и там, словно пагоды, возвышались обросшие белым и цветным лишайником каменные столбы. За ними, сливаясь с прозрачными облаками, уходили на север синие пики нескончаемых хребтов.

Красота этих гор всегда поражала Бонсека, но сейчас он не замечал ее. Где-то за этими вершинами лежала земля, о которой ему много рассказывал Ир. О победе русской революции он узнал еще год назад. Теперь он на свободе, и скоро сбудется его давняя мечта попасть в Россию. Нелегко покидать родную землю. Здесь остается мать. Уходить трудно, оставаться — нельзя, как нельзя и бороться уже по старинке. Он понял, что ни партизанской борьбой, ни диверсиями не одолеть Великую империю. Разве мало было и до него таких, которые пытались это сделать? А чего добились? Погиб патриот Ан Джунгын[36], партизанские отряды разгромлены. Террор и репрессии вырвали из рядов антияпонского движения тысячи лучших бойцов. Массовые казни стали обычным явлением, а тюрьмы не вмещают арестованных патриотов. Как одолеть армию Великой империи?

Он верил, что только союз с победившим пролетариатом России поможет обрести желанную свободу.

Однако не все в отряде понимали глубокое значение этого объединения и открыто отказывались идти с Иром в Россию.

* * *

В низине угрюмых холмов еще сумрачно. А за пологими вершинами гор уже ожили контуры остроконечных хребтов. Скоро взойдет солнце.

Спустившись к роднику, Ир умылся. Но и ледяная вода не взбодрила его, не уняла головную боль. Долгая, мучительная ночь настолько измотала, что не хотелось больше ни о чем думать. Не думать он не мог: предстояло срочно уладить возникшие неурядицы и уходить немедленно. Но как удержать людей?.. Тех, кто решил остаться здесь, отказавшись от перехода в Россию? Ир был растерян и выглядел жалким, беспомощным. Может быть, и ему правильнее остаться здесь? А как тогда быть с теми, кто уже решился пойти с ним? Как быть с Эсуги и Юсэком? Ведь им тоже нельзя здесь оставаться? И, наконец, как самому-то обойтись без России, без того дела, которому решил посвятить жизнь?

Ир вспомнил, как недавно, спасаясь от неминуемого ареста, с несколькими товарищами бежал в Россию. Русский Дальний Восток давно стал центром корейской политической эмиграции. Именно здесь корейское коммунистическое движение оформлялось организационно: возникали первые марксистские кружки и группы. В одном из таких кружков Ир надеялся пройти первую школу классовой солидарности и интернационалистического воспитания. Дело интернационализма должно стать делом всей его жизни.

Он сидел у самой воды, напряженно вслушиваясь в тихое журчание ручья, словно тот мог ответить на мучившие его вопросы. Неслышно подошел Юсэк.

— Сенсами, вы, вижу, тоже чем-то озабочены?

— А ты чем? — спросил Ир, не оборачиваясь. — По старику своему скучаешь?

— Ага, — кивнул Юсэк и уныло добавил: — Вот как узнают, что я с вами, так и его, как рыбака…

— Откуда им узнать? — попробовал успокоить Ир. — Если спросят, где ты, скажет: сбежал куда-то. И на том конец.

— Их не обманешь — разнюхают. Про дядю Дюна ведь узнали.

Опустившись рядом, Юсэк задумался. Из памяти не уходило окровавленное тело старика, его последнее желание. И бурлящее море, поглотившее труп. И те четверо, что погибли. А ведь это лишь начало… Юсэк теперь, как ему казалось, имел достаточное представление о том, чем жертвовали эти люди. Правда, он-то шел туда за другим, не воевать, но в передряге могут и его невзначай зацепить, где уж разбираться, кто друг, а кто враг. А тут еще выяснилось, что не все хотят идти в Россию.

— Боишься шторма — в море не лезь. Так, кажется, говорят мудрые старцы, — сказал Ир, очевидно догадываясь об опасениях молодого рикши. — Бери пример с Эсуги. Вот уж не ожидал, что она окажется такой мужественной!

— А вы что, не боитесь смерти? — вдруг спросил Юсэк.

— Смерти, — усмехнулся учитель, — Букашка и та прячется в щель, завидев опасность. Кто же не хочет жить.

— Хотите жить, а воевать идете, — пожал плечами Юсэк. — А вот те, кто отказывается идти с вами, у них-то что на душе?

Учитель промолчал. Он сам искал ответа на этот вопрос. Его ждали. Денук с товарищами сидел обособленно от Бонсека, Юсэка и Эсуги. Ир подошел к нему и, не скрывая своего огорчения, сказал:

— Ну что, домму[37], будем прощаться… А жаль… Надеялся повоевать вместе. Опять не пришлось. Так куда вы все-таки нацелились?

Денук ответил не сразу и нехотя:

— Слышал, что и в Маньчжурии действуют корейские партизаны[38]. Вот туда, пожалуй, и двинем.

— Какого черта от нас-то бежите? — попытался остановить их Бонсек. — Объясните же наконец: в чем дело?

— А что объяснять? — проворчал Денук. — Воробью ясно, что нельзя покидать гнездо, если над ним парит коршун.