Журавли покидают гнезда - [27]

— Лягушка в колодце о море не ведает, — молвила Синай и повернулась к Юсэку: — Мальчик наш, если тебе когда-нибудь удастся увидеть Бонсека, скажи ему, только не забудь, чтобы не сердился на омони за оплеуху. Скажи, что он получил ее незаслуженно.

— Вы думаете — Бонсек об этом помнит? — улыбнулся Юсэк. — Мне однажды отец тоже заехал в ухо. Я хранил обиду, пока звенело в голове. А потом прошло.

Гости засмеялись, а Синай сказала не без гордости:

— Это ты такой отходчивый. А мой сын весь в меня. Я до сих пор ощущаю ладонь моей омони. Тяжелая у нее была рука.

— Но вы об этом говорите сейчас без обиды! — заметил Юсэк.

— Сейчас, конечно, смешно. А тогда хотела сбежать из дому. Однажды ушла.

— И далеко?

— Далеко-недалеко, а сбежала, — проворчала Синай. — Зимой это было. Под сеном у соседей весь день пролежала. Так бы и околела, кабы собака меня не потянула за ногу.

Гости опять засмеялись. А отец Юсэка осуждающе покосился на сына:

— Гостей разговорами не кормят. Сбегай-ка лучше в лавку.

— Нет, нет, — сказал Ир. — Нам уже пора идти. Еще много дел осталось. Кстати, мы уходим сегодня.

Отец Юсэка растерянно поглядел на Ира:

— Сегодня?

— Да. Дорога каждая минута.

— Один день ничего не решает, — сказала Синай. — Завтра обед соберем. Провожаем в такой путь не часто.

Гости были непреклонны. Они дружно поднялись, спустились с ондоля.

— Сами слышали от Юсэка, как жандармы растопырили ноздри, — сказал Ир, обуваясь. — Стало быть, оставаться в городе опасно.

— Постойте, — поднялась Синай. — Вам-то чего опасаться? Вам плевать на них. — И вдруг, осененная какой-то мыслью, она осеклась и уже другими глазами поглядела на Ира и старика Хона. — Может, это вы?.. Вы помогли моему сыну?! Вы знали моего Бонсека?

Ир спокойно ответил:

— Чтобы спасти человека от гибели — не обязательно знать его. Не так ли, адимай?[34] Очень хорошо сказал отец Юсэка, что вся Корея крепость, где в заточении гибнут ее дети. И ваш сын будет ломать стены этой крепости, чтобы и другие узники оказались на воле. Удивляться вам придется еще многому, и не раз, — такое настало время.

Синай только вздохнула: приятно, что говорят о сыне как о богатыре из древней легенды.

«Неужели этот небольшой мужчина — один из тех смельчаков, кого разыскивают жандармы?» — подумал Юсэк, не спуская глаз с Ира. Он знает о России и про революцию тоже. Но разве такой скрутит жандармов? Перебьет охрану крепости? Руки его слабее, чем у него, Юсэка, к тому же эти очки… Но ведь над Хоном он тоже когда-то смеялся. А каким сильным оказался этот старик!

— Провожать нас не нужно, — сказал Ир, пожимая руку Енсу. — Сейчас люди стали слишком любопытными.

— Хорошо, мы останемся, — согласился старик, подходя к сыну.

Все последние дни отец Юсэка готовил себя к разлуке, но не думал, что мальчик уйдет так скоро. Ему очень хотелось услышать от сына на прощанье что-го важное, значительное, что согревало бы его долгие годы.

— Будь счастлив, — сказал старик, проведя рукой по сутулой спине Юсэка, который, уткнувшись лицом в его грудь, молчал. Может быть, он прислушивался к знакомым ударам сердца и беспокоился, что оно сейчас билось слишком быстро. — Будь счастлив, сын мой, — повторил старик, пытаясь улыбнуться. Но бородка задрожала.

— Прощайте, отец, — Юсэк оторвался от него и в дверях, встретившись с Синай, сказал: — Прощайте и вы, наша добрая тетушка.

А она, не зная, что ответить, мяла свои руки, гладила испещренное морщинами лицо и, сорвавшись вдруг с места, вынесла из своей хибарки старые башмаки.

— А ну-ка, сынок, надень их, — сказала она Юсэку, радуясь, что может хоть чем-то услужить мальчику. — Бонсек снял их, когда уходил в крепость. Там, говорил он, и в рваных сойдет. А ты босой в дорогу собрался.

Юсэк сунул ноги в башмаки — велики.

— Зашнуруй потуже, — посоветовала Синай, — Холода начнутся — намотаешь на ноги что-нибудь — и будут в самый раз.

Поблагодарив Синай, Юсэк последовал ее совету: затянул покрепче шнурки, но башмаки и теперь были велики. Юсэк сделал вид, что все в порядке, достав из кармана шаровар деньги, которые дал ему отец на дорогу, он незаметно от других вложил их в руку Синай.

— Зачем ты мне суешь деньги? — не в шутку обиделась тетушка. — За башмаки, что ли?

— Купите что-нибудь отцу. — Он подмигнул ей: — Только ему — ни слова.

Юсэк поклонился еще раз и, тяжело топая башмаками, первым выбрался на улицу, чтобы оглядеться, нет ли поблизости чужих. Неподалеку играли дети. Около них, сидя на земле, молодая женщина кормила грудью ребенка. Какой-то старик, не то кореец, не то китаец, шел сюда, таща коромысло с огромными корзинами. Рядом с ним, спотыкаясь, устало брела девушка. Старик указал рукой в его сторону и повернул обратно. Юсэк замер, он не мог не узнать Эсуги, хотя сделать это было трудно: волосы скрывали лицо, одежда помята и испачкана грязью. Подойдя, она откинула назад волосы, и Юсэк увидел полные страдания глаза.

— Эсуги? Что случилось? — спросил Юсэк, позабыв про обиду.

Она не ответила, только беззвучно шевельнула губами и, боясь упасть, крепко ухватилась за его руку. Оказавшаяся на улице Синай помогла провести ее в дом. Увидев отца Юсэка, Эсуги кинулась к нему и заплакала, судорожно вздрагивая.