Журавли покидают гнезда - [26]

— Нужен я им очень, — прогудел Юсэк. — Я что, взял у них оружие? Или сбежал из крепости? Вас они, конечно, спросят, где сын. Скажете: мол, не знаю…

— Не учи меня, что говорить, — перебил отец строго. — Не во мне дело, сынок.

Держа в руках миски, вошла Синай.

— Вижу, люди к соседу идут, — сказала она, раскладывая на папсане еду. — Чем, думаю, он их угощать будет? Вы уж, дорогие гости, простите больного старика.

— Мы перед дорогой пообедали, и вам незачем беспокоиться, — сказал старик Хон.

— Старуху не обманете, — проворчала Синай. — Вы пришли утром, а сейчас полдень. Я отварила рис. Хранила его для моего Бонсека. Думала, вернется.

Спрыгнув к ней с ондоля, Юсэк тихо, запинаясь от волнения, сообщил о Бонсеке. Синай не шелохнулась, будто не слышала. Потом глянула на Юсэка с укором:

— Ты со мной никогда не шутил так грубо. — Она вдруг замерла, обвела глазами всех и, остановившись опять на Юсэке, зашептала, подавляя рыдания: — Нет, ты не станешь так шутить. Я знаю. Но где же тогда он? Почему не прибежал к своей омони?

Вместо Юсэка ответил Ир:

— Вашему сыну нельзя здесь появляться. И оставаться в городе тоже нельзя. Вы, может быть, не скоро увидите его. Но знайте — он на воле.

— И верно, чего это я? — сказала Синай, виновато пряча от гостей глаза.

— Ну и слава богу, — улыбнулся Юсэк. — Теперь учитесь смеяться, а то ведь, поди, забыли. И песни свои вспомните.

— Погоди ты с песнями, — сказала Синай. — Знать хочу, кто о Бонсеке весть принес? Кому следует кланяться?

Юсэк рассказал все, что узнал от начальника управления, и, когда замолк, Синай спросила, вспыхнув от злости:

— А этого щенка кэкхо тоже убили?

— Нет, — сказал Енсу. — Он еще жив.

— Это хорошо, что он жив, — проговорила Синай неожиданно. — Мой мальчик, наверное, захочет увидеться с ним. Но на этот раз я не стану его удерживать.

Наступило молчание. Все глядели на нее — на эту маленькую старую женщину, гордую и сильную в своей ненависти. Знал старый Енсу, что Синай способна перенести самые тяжкие невзгоды, но знал и про ее любовь к сыну.

С тех пор как Юсэк рассказал ей о Хэ Пхари, она заметно переменилась в своих взглядах относительно покорности судьбе и силам неба. Сознание того, что и ее сын сейчас вместе со смельчаками на свободе, наполнило ее гордостью, и она не скрывала этого.

— Видать, дела у них не ахти, коль с детьми связываются, — сказал Енсу.

— В этом есть смысл. Иные дети куда пронырливее взрослых, — заметил Ир. — Как видите, дело поставлено так, что не следует доверяться и некоторым корейцам. Если японцы узнают об уходе ваших сыновей в Россию — вам несдобровать. Восток России давно стал не только убежищем для патриотов Кореи, но и центром освободительного движения на Востоке. Не прошло бесследно для корейцев, оказавшихся в России, общение с большевиками, а революция в 1905 году заставила пересмотреть формы и методы нашей борьбы против японцев. Так что не случайно правительство Великой империи панически боится соседства прогрессивной России и не случайно обращалось с просьбой к русскому генерал-губернатору вернуть бежавших в Россию корейских мятежников после разгрома Ыйбен[33].

— Неужто русские помогли японцам? — спросила Синай с тревогой.

— А как же не помочь? — возразил Ир. — Ведь русского генерала просил такой же, как и он, генерал-губернатор. Многих корейских патриотов тогда заковали в кандалы и сдали японцам. В Японии они были казнены.

— Для чего вы это рассказываете? — спросил Енсу, нахмурившись. — Хотите, чтобы я удержал сына?

— Я рассказал не затем, чтобы напугать вас, — ответил Ир. — Есть люди, которые удивительно терпеливы к унижениям. Они и плачут, пряча слезы от тех, кто принес им страдания. Я сам видел, как родители несли умершего от голода и болезни ребенка, им встретился господин, и они опустили гроб на землю, чтобы низко ему поклониться. Другие предпочтут смерть унижению. Таких людей называют патриотами.

Синай опустилась на ондоль и, сложив руки на коленях, сказала задумчиво:

— Помнится, и мой сын говорил похожие слова. И все вроде бы верно. Но стоит подумать, что с ним могут сделать… Поверьте, не просто с этим смириться. Не так ли, отец Юсэка?

Енсу трудно было что-либо ответить, особенно после того как Ир рассказал о казни патриотов. Но, с другой стороны, безликое, униженное существование смерти подобно. Гибнут люди за него и ему подобных. Возможно, и они единственные дети у своих родителей, и такие же молодые, как Юсэк.

Старик до боли тер лоб, пытаясь не думать, что будет потом.

— Мать Бонсека, вы боялись, что сын погибнет в крепости. А разве вся Корея не крепость? Я буду счастлив уже тем, что хоть один из нашего рода покинет эту большую тюрьму, проклятую еще далекими предками.

— Вы отпускаете Юсэка? — спросила Синай, удивляясь решению упрямого старика.

— И если случится что-то, — продолжал Енсу, — он упадет с высоты вольного неба. Это лучше, чем погибнуть, не взмахнув крыльями.

От этих слов Синай повеселела: старик решился отпустить Юсэка! А она в свое время ругала Бонсека, когда он вот так же хотел куда-то уйти. Закатывала истерики, а когда Бонсек оскорбил Санчира, она ударила сына по лицу. Сын не обиделся, только поглядел на нее как-то странно, с укором. Лучше бы ответил грубостью — легче было бы. Обыскали они тогда лачугу и увели Бонсека. А она ничего не сказала ему, не успела.