И Маринкин палец уже потянулся к кнопке звонка.
Отворил Журавленко.
«Ух, какой стал, когда в костюме и светлой рубашке!» — удивилась Маринка. Она расстегнула воротник пальто, чтобы виден был красивый шарфик, и зачем-то взяла наперёд свои тёмные косы с белыми бантами. Потом сказала самым приятным голосом (потому что у неё, как почти у каждой девочки, было несколько голосов):
— Здравствуйте, Иван Григорьевич! Мы дядю Серёжу привели. Мы же вас раньше, чем он, знаем, — правда?
Журавленко заулыбался. А когда он улыбался, — у него улыбалось всё: и глаза, и брови, и щёки. Даже плечи, руки и ноги тоже как-то сразу менялись, будто им становилось легче, свободнее, и, казалось, что жить ему на свете легко и весело.
Вот так, улыбаясь, он смотрел на вошедших и говорил:
— Рад вас видеть. Очень рад.
Из комнаты слышался шум паяльной лампы. Маринка и Лёва юркнули в дверь… Но дальше шагу не могли ступить, застыли.
Прекрасная башня, которая в прошлый раз почти упиралась в потолок, теперь словно на корточки присела и стала похожа на гармонь или на баян. Лёва закричал:
— А как раньше, она уже не будет?
— Будет, — ответил Журавленко. — Понадобится — вырастет.
Сергей Кудрявцев подошёл к присевшей башне, оглядел её своими быстрыми глазами, потом оглядел комнату и даже притих: так говорило здесь всё об огромном, упорном труде человека.
Журавленко снял пиджак, повыше локтей закатал рукава рубахи, подтянул к башне лёгкую металлическую трубку, всю в отверстиях-глазках, и сказал Сергею Кудрявцеву:
— Надо загнуть её конец не сплющивая. Видите, как на этом чертеже. Давайте одновременно: вы сверху, я пониже. Так… Ещё чуть-чуть. Ещё на миллиметр… Вдвоём — совсем другое дело. Верящий! В углу в ящике лежит крюк. Дай его, пожалуйста.
Лёву, от такого обращения к нему, точно тёплая волна толкнула и подняла. Он бросился к ящику.
Маринка спросила:
— А мне что делать?
— Тебе?.. Видишь на столе словарь? Найди слово «дивизор» и прочти, что о нём написано.
Маринка сказала Лёве:
— Видел, как девчонки мешают!
Но взяла в руки толстый словарь не слишком смело, потому что брала его первый раз в жизни. А когда начала листать страницы то вперёд, то назад, очень старалась, чтобы никто не заметил, как суматошно она перескакивает от одного незнакомого слова к другому, не зная, где найти то, которое нужно, и как ей стыдно.
— Нашла букву «Д»? — спросил занятый своим делом Журавленко. — Теперь смотри страницу, где сверху написано «ДИВ».
Хотя в этот момент перед глазами Маринки было слово «ростверк», страниц за четыреста от слов на букву «Д», она просияла. Оказывается, всё можно найти, надо только уметь искать. И вот уже замелькали слова на букву «Д». Вот сверху обозначено, что на этой странице всё начинается со слога «ДИБ», вот сверху написано «ДИВ» и вот оно, слово «дивизор».
Маринка быстро шевелит губами, — репетирует. И, наконец, читает вслух с толком, с расстановкой, прямо как профессор лекцию:
— «Дивизор — делитель напряжения переменного тока; автотрансформатор, в котором напряжение, приложенное к концам его обмотки, делится во вторичной цепи на несколько одинаковых частей».
— Так, понятно. Спасибо, — сказал Журавленко и с сожалением добавил: — Каждый день выясняется, сколько досадных пропусков в образовании; даже в мелочах. Выясняется, как много надо знать и как мало ты знаешь…
Маринка смотрела на него, моргая от удивления. Никогда не приходилось ей слышать, чтобы взрослый человек признавался ребятам, что он мало знает. И как это может быть, чтобы архитектор, да к тому ещё изобретатель такой машины, мало знал?
А Лёва сразу вспомнил, как важный розовенький человек сказал Журавленко, что у него была какая-то немыслимая затея. Лёва с ужасом подумал:
«Может, всё это и есть та самая затея? Может, она и вправду немыслимая?..»
Но стоило ему взглянуть на сосредоточенное вдумчивое и ясное лицо Журавленко, — он снова в него поверил и ещё сильнее прежнего.
Лёва, гордясь и улыбаясь, смотрел на груды книг, на исписанные цифрами и формулами листки, на чертежи, и думал:
«Если он мало знает, кто же тогда много знает?»
Как бы подтверждая это, Сергей Кудрявцев сказал:
— Ладно, будет вам скромничать!
Он помогал Журавленко припаивать к желобку, торчащему из башни, гибкий трос с навешенным крюком. А Лёве было доверено загибать с двух сторон коротко нарезанные куски тонкой проволоки.
Лёва делал это, старательно орудуя плоскогубцами, и, улучив минуту, когда Журавленко взглянул в его сторону, спросил:
— Для чего эти загнутые проволочки?
— Для сцепления маленьких платформ, на которых будут мчаться кирпичи из нижней телескопической трубы.
Сергей Кудрявцев понятия не имел, что такое телескопическая труба. Спрашивать не хотелось, «чтобы не ударить в грязь лицом». Он надеялся на свою смекалку.
А Лёва спросил:
— Какая это «телескопическая» труба?
— Такая, которая может удлиняться и сокращаться. Ну, как в телескопе, в бинокле. Имеешь представление?
— Как в бинокле, — имею. У вас и башня будет удлиняться и сокращаться?
— Конечно. Ведь надо строить и фундамент и верхние этажи.
Все работали уже часа два. Даже Маринка загибала тонкие проволочки, прикусив от усердия нижнюю губу, и молча терпела, когда Лёва подправлял её работу.
