А еще я видел на том же заброшенном острове фламинго-родственницу журавля Кирюхи. Прекрасна эта птица. Стройная, ноги тонкие, высокие, на ногах сапожки ярко-красные, а сама снежно-белая, и по снежно-белому будто рассвет утренний восходит. И непонятно, как сравнить, рассвет ли похож на птицу фламинго, или птица фламинго на утренний рассвет. Очень они друг на друга похожи. Мы забрели случайно на острове к соленому озеру. И остановились изумленные. Что это? Неужели розы расцвели прямо в озере? Подошли ближе, а эти огненные и белые розы взметнулись, будто сразу у них выросли огромные крылья, и полетели треугольниками. Так летают у нас на родине журавли. Мы остались на озере, чтобы еще раз посмотреть на фламинго. Залегли в высокой траве и лежали долго, чтобы не спугнуть их.
Так мы дождались рассвета.
А на рассвете совсем близко разглядели чудо-птиц. Они стояли в воде на одной ноге, как журавли, и ели мелкие ракушки. Их было много. Может быть, тысячи. И вдруг взметнулись стаей. Это часовой предупредил их об опасности. Фламинго всегда выставляют часовых, самых чутких птиц. Фламинго взмахнули крыльями, и показалось нам тогда, будто бело-розовое облако окутало землю. Они полетели к морю. И уже не облако, а пунцовые розы и гвоздики пылали над синим морем при свете солнца. Далеко мы сейчас от того острова, где увидели фламинго. Но я все вспоминаю о них. Я даже спать не ложусь, все жду. Вдруг на заре появятся снова над морем эти птицы, величественные и нежные. Но мы плывем все дальше и дальше. Высаживались еще на других островах, но нет на них птицы фламинго. Лишь изредка видится над морем фламинговый рассвет, розовый, нежно-фиолетового оттенка. Он напоминает мне самую удивительную птицу на земле — птицу-рассвет фламинго.
Ты поищи там в Радугани эту птицу, — попросил Яшка-Семиряшка. — Без нее очень грустно. Каждый должен увидеть птицу фламинго. А не найдешь, выйди рано-раненько на берег и жди рассвета. Когда-нибудь тебе посчастливится, друг мой, увидеть фламинговый рассвет, нежно-розовый, с нежно-фиолетовым оттенком. Дождись его обязательно.
До свиданья! Наш корабль отправляется к новым островам, где растут редкие растения и живут незнакомые птицы и звери. Привет твоим друзьям. Яшка-Семиряшка».
— Я знаю, — сказал Алеша, когда кончил читать письмо, — Яшка-Семиряшка напишет нам с тобой еще много писем. Он собирается всюду побывать. И побывает обязательно. Потому что он не только любознательный, но и храбрый. Путешественники и ученые должны быть храбрыми. Они то забираются в непроходимые чащи, то поднимаются на скалы, чтобы сорвать какой-нибудь редкий цветок, а то и в мрачные пещеры проникают. Куда им только не приходится забираться!
Идут они и в холод и в зной. И голодают они часто. Опасность подстерегает их всюду. Но они все равно идут, и едут, и плывут. Потому что любят природу и науку, любят познавать тайны.
Такой и мой друг Яшка-Семиряшка. Я ему очень завидую. Мне хочется тоже бродить пешком по земному шару и плавать по океанам. Все самому мне хочется открывать и видеть.
— Зато у нас тут радуганский цветок в грозу расцветает. И дольмены тут есть, — сказал Ярошка. — Ты напиши об этом Яшке-Семиряшке.
— Верно, — согласился Алеша. — У нас здесь тоже есть что открывать. Нам пока хватит. Ты прав, Ярослав Премудрый. Будем открывать.
На улице уже стемнело. Перестал дождь, может, завтра будет хорошая погода?
Вера Николаевна позвала Ярошку ужинать, и Алеша снова остался один. Он зажег старую керосиновую лампу, которую нашел у бабушки Анисьи на чердаке. Ему нравилось сидеть под лампой. Все тогда становилось в полумраке таинственным и даже печальным, и Алеша сочинял стихи. Оттого, может быть, и получались они у него печальными?
В доме все уже уснули. Тихо. Только скрипит перо. Алеша сочиняет стихи.
«Ррр-мяу!» — Это кот Мацуп вежливо извещает Алешу: «Я пришел! Ты не соскучился по мне?» Обычно Алеша весело восклицает:
— А, Мацуп, где же ты пропадал? Пришел наконец! — И Мацуп, довольный такой встречей, ложится в конце дивана вверх животом. Он усердно вымывается языком и с гордым видом укладывается спать. Здесь его место, отсюда его не выгонят, твердо знает он. Даже коту важно иметь свое место на земле.
«Рру-мяу», — снова произнес Мацуп у двери, ожидая, когда пригласят его в комнату. Но в ответ он услышал сердитое:
— Не до тебя тут, Мацуп. У меня стихи не получаются, а ты мешаешь. Уходи.
И Мацуп обиделся. Так с ним еще никогда не разговаривали. Его все любили за его характер и за то, что был он красивый. Пушистый, дымчатый, с синими глазами. «Какой неправдоподобный кот, — говорили все. — Подумайте, у него синие глаза!» Что же тут удивительного? У Даренки зеленые глаза, а Мацуп не удивляется.
Все непривычное кажется странным и удивительным. Всех удивляло имя Мацуп.
— Бывает кот Дымок, или Пушок, или Васька, а тут Мацуп! Иностранец он, что ли? Кто назвал его так? — допытывались люди.
Назвали, и все. А пока разбирались, бывают ли у кошек такие имена или не бывают, Мацуп привык к своему имени, и все привыкли.
Он и по характеру не был ни на кого похож. Ему, например, нравилось ходить с людьми к морю. Сядет у воды — добычу высматривает. Долго сидит и вдруг бултых в воду — может, рыба проплыла? Потом лапки на берегу старательно отряхивает. Не любит, когда они мокрые.
