Жуков - [9]

К весне 1916 года обучение закончилось, уже формировался маршевый эскадрон, а на место уходивших прибывали юноши нового призыва. Тут пришел приказ: лучших — их набралось 30 человек — направить в учебную команду готовить унтер-офицеров. Среди них был, естественно, отлично успевавший Жуков. Он попытался избегнуть учебной команды. Спокойный и очень разумный взводный отговорил. Сытый по горло войной (взводный провел год на фронте), он как бы в пространство бросил несколько веских фраз о том, что «глупо гибнет наш народ».

В учебной команде в городе Изюм Жукову пришлось совсем плохо. Старший унтер-офицер крепко невзлюбил Жукова. Силач, сбивавший солдат с ног ударом кулака, он все же не осмелился и пальцем тронуть Георгия, по всей вероятности, оценив ширину плеч молодого драгуна и взгляд исподлобья, который не сулил возможному обидчику ничего доброго. О физической силе Георгия уже понаслышались знавшие его. И от этого ненавидел вдвойне. Придраться по боевой подготовке к Жукову было невозможно. Он всегда был первым. Ненавистного солдата «подлавливали» на уставных мелочах, за чем неизбежно следовали дисциплинарные взыскання. В учебном взводе никто не сомневался, что Жуков будет выпущен младшим унтер-офицером, чем отличали самых прилежных. Его ненавистник попытался отчислить перед самыми экзаменами Жукова из команды за недисциплинированность. Выручил начальник учебной команды, вышедший из солдат офицер с почти полным бантом георгиевских крестов. Тем не менее Жуков по окончании, как и все остальные, стал вице-унтер-офицером, то есть кандидатом в унтер-офицеры.

Несмотря на все пережитое от самодуров и садистов, Жуков много раз на протяжении своей службы добрым словом поминал учебную команду, унтер-офицеров как воспитателей солдат. Им офицеры доверили, иные сознательно, другие из-за нежелания заниматься этим хлопотливым делом, обучение в подразделениях. Результаты превзошли все ожидания. Росли как воспитатели — унтер-офицерский состав, быстро приобретавший волевые качества, становившийся самостоятельным, не боящимся ответственности, так и рядовые. Во всяком случае, в кавалерии пополнения, шедшие на фронт, были прекрасно обучены.

В начале августа 1916 года пятнадцать бравых драгун младших командиров выехали из Харькова в свою 10-ю кавалерийскую дивизию. Эшелон продвигался мучительно медленно. Новички ехали через тыл Юго-Западного фронта, переполненный войсками. Знаменитый Брусиловский прорыв был на излете, не поддержанные другими фронтами доблестные армии Юго-Западного все еще пытались пробить неприятельские позиции. Теперь почти безуспешно. В малорезультативных атаках продолжали гибнуть офицеры и солдаты.

Во время длительных стоянок на станциях они нагляделись и наслушались всякого. «С фронта везли тяжелораненых, и санитарные поезда тоже стояли, пропуская эшелоны на фронт. От раненых мы многое узнали, и в первую очередь то, что наши войска очень плохо вооружены. Высший командный состав пользуется дурной репутацией, и среди солдат широко распространено мнение, что в верховном командовании сидят изменники, подкупленные немцами. Кормят солдат плохо. Эти известия с фронта действовали угнетающе, и мы молча расходились по вагонам». Жуков дал зеркально точное описание тогдашних настроений, отравлявших солдатскую массу, в которой, однако, по большей части не отличали правды от злонамеренных выдумок тех, кто стремился привести Россию к поражению.

Отмеченное Жуковым недоверие к верховному командованию охватило даже тот район, через который прошли победоносные войска Брусилова. Так, уже в августе постарались выветрить из памяти воинов эпохальные победы, майские и июньские победы русской армии, постарались забыть горы взятого тогда трофейного оружия, длинные вереницы, многие сотни тысяч австрийских и немецких пленных, отправленных в тыл. А ведь совсем недавно можно было в тех местах без труда сравнить унылые толпы поднявших руки врагов и уверенные в себе брусиловские полки. Что до вооружения, то к этому времени русская армия была снаряжена не хуже противостоявшей австрийской и только немногим уступала немецкой. То, о чем писал Жуков, было документом эпохи, свидетельствовавшим разве об одном. Уже пошло разложение тыла как прелюдия к подрыву боеспособности действовавшей армии.

Когда Жуков в составе 10-го драгунского Новгородского полка оказался на боевых позициях в Бистрецком районе, гористой местности, поросшей лесом, он убедился, что разговоры об армии, впавшей в уныние, тыловая болтовня. Его кавалерийская дивизия втянулась в боевую работу, разумеется, в пешем строю. Идти в бой верхом в этом районе было бы безумием. Он застал угасающие атаки Юго-Западного фронта, прочувствовал боль и разочарование, когда приходилось под огнем уползать в свои окопы после очередной неудачной атаки. Неудачи на этом участке, впрочем, не выходившие за рамки обыденного в позиционной войне, не вызывали особых толков и пересудов. Другое дело разговоры о происходившем где-то «там», где катастрофа обгоняла катастрофу.

В какой-то мере это было справедливо разве для войск южного соседа. Жуков с пополнением прибыл на фронт примерно тогда, когда Румыния, преодолев многомесячные колебания, ввалилась в войну на стороне Антанты. Австрийцы и немцы быстро управились с новым врагом, разбив наголову румынское воинство. «Для нас было полным сюрпризом, что румыны никакого понятия не имели о современной войне», — огорчился Брусилов. Значительных потерь убитыми румынская армия не понесла, она просто разбежалась. Для закаленных русских воинов это было непостижимо, а непонятное и дало пищу толкам о том, что враг обрел второе дыхание. Измотанные войной, не единожды битые русскими австро-германские войска вдруг ощутили себя победителями. В результате румынские вояки оказали дурную услугу России, у противника неожиданно поднялся боевой дух.