Жуков - [6]

Навсегда запомнил Жуков ответ отца:

— Он даже не предложил нам сесть с дороги. Он сидел, а мы стояли, как солдаты. — И зло добавил: — Нужен нам его чай, мы с сынком сейчас пойдем в трактир и выпьем за свой трудовой пятачок.

Едва ли с меньшей силой врезались в память подростка слова, которые заставил любимый Пушкин произнести впавшего в нищету рыцаря: «О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!» Он ехал в Москву отнюдь не потому, что не мог жить без иглы и наперстка скорняка. В иных обстоятельствах Егор мог бы приобрести другую профессию. Правда, традиционный выбор был невелик — из Малоярославецкого уезда мальчики приобретали в столице специальности скорняков и булочников. Если бы случилось чудо, он стал кем-нибудь другим. Но чуда не произошло. Единственно, что можно заключить достоверно, он ехал, чтобы разжать тиски нищеты, а потом видно будет. На первых порах хотя бы утолить терзавший с детства голод.

В Москве, как выяснил в первый же день по приезде Егор, чудес по этой части не предвиделось. Его привели в мастерскую Пилихина, познакомился с мастерами и мальчиками. Позвали обедать, и «тут случился со мной непредвиденный казус. Я не знал существовавшего порядка, по которому вначале из общего большого блюда едят только щи без мяса, а под конец, когда старшая мастерица постучит по блюду, можно взять кусочек мяса. Сразу выловил пару кусочков мяса, с удовольствием их проглотил и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой, да такой удар, что сразу образовалась шишка…

Старший мальчик Кузьма оказался очень хорошим парнем.

— Ничего, терпи, коли бить будут, — сказал он мне после обеда, — за одного битого двух небитых дают».

* * *

Итак, двенадцатилетний Егор поступил мальчиком-учеником в мастерскую Пилихина, помещавшуюся тогда во дворе рядом с квартирой хозяина в Камергерском переулке (ныне проезд Художественного театра), в доме № 5. Парадный ход с переулка, мастера и мальчики ходили только с черного. Ученики вставали в шесть утра и готовили все нужное для мастеров, которые приходили в семь и работали до семи вечера с часовым перерывом на обед, здесь же в мастерской. Рабочий день для них одиннадцать часов. Для мальчиков даже больше, вечером после ухода мастеров приборка помещения. Спать в одиннадцать на полу в мастерской, в холодные дни на полатях, устроенных в прихожей с черного хода.

В обязанности мальчиков-учеников еще входило обслуживание хозяйства Пилихина. Егор бегал в Охотный ряд за мясом, рыбой, зеленью. Жуков в воспоминаниях отзывался о годах ученичества как о времени, когда приходилось «тянуть тяжелое ярмо, которое и взрослому было не под силу». Он «стоически переносил нелегкий рабочий день». Конечно, Егора учили, начав с основательного знакомства с владением иглой. Конечно, рядом были опытнейшие меховщики, среди них нередко добрые и порядочные люди, приобщавшие учеников к сложному скорняжному искусству. Егор учился прилежно и настойчиво, быстро приобретая навыки умелого работника. Стимулы были перед глазами — некоторые из недавних учеников Пилихина уже завели собственное дело, а он быстро и сильно богател.

Но строй жизни и ученичества был страшным. Мальчика-ученика били все — хозяин, мастера и мастерицы, «не отставала от них и хозяйка». Били за провинность, оплошность или просто так, срывая дурное настроение. Егор, конечно, не был агнцем и во всяком случае давал отпор ровесникам. А когда он подрос, то сам стал раздавать подзатыльники младшим ученикам, благо судьба не обделила Егора силой.

Никто, конечно, не спросил бы с хозяина, по словам Жукова, «за нечеловеческое отношение к малолетним», но вот за духовное здравие хозяин строго спрашивал с себя. По субботам он поручал водить их в церковь к всенощной, к заутрене и обедне по воскресеньям. Нередко хозяин, особенно по праздникам, сам вел учеников в Успенский собор в Кремль. Он пробирался к алтарю, поближе к хору, которым руководил Н. С. Голованов, в советское время главный дирижер Большого театра. Голованов и его жена, знаменитая певица А. В. Нежданова, были хорошими знакомыми меховщика М. А. Пилихина.

Пока он истово молился и наслаждался хором, Егор с приятелями бродили по Кремлю, а, услышав перезвон колоколов и звуки «Отче наш», означавшие конец службы, они сбегались к входу в собор и благочестиво возвращались домой с хозяином. Иногда Пилихин, многомудрый хозяин, в святой простоте увлекал их в храм Христа Спасителя. Увы, красота величественного собора проходила мимо внимания будущих скорняков. Религия никак не трогала сердца мальчиков-учеников, церковь они не любили и, как могли, избегали служб. Их разве привлекал громоподобный голос протодьякона Розова, ревевший под сводами Успенского собора.

Если говорить о духовной сфере, то мысли Егора были устремлены к учебе, в чем он видел и практический смысл. Погодок, старший сын Пилихина Александр, взялся учить Егора тому, что он, видимо, не очень твердо знал, в том числе немецкому языку. Ученик оказался требовательным, а главное, знающим. Не только потому, что Александр признавал в своей педагогической системе помощь журналов, которые всучал Егору с туманными указаниями «познакомиться». Ученик жадно читал газеты после мастеров и покупал книги.