Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие - [25]

«Гадкие лебеди»

(6/12)

Повесть о печальном настоящем и о мрачном будущем, которое решили изменить весьма необычным образом

«Гадкие лебеди», как и «Улитку на слоне» постигла непростая судьба. В СССР повесть впервые увидела свет только в 1987 году (журнал «Даугава» под названием «Время дождя».) Первоначально повесть должна была выйти в сборнике издательства «Молодая гвардия», однако не прошла цензуру, и авторы были вынуждены отложить ее выпуск на целых десять лет. Вначале семидесятых повесть нелегально опубликовали в ФРГ. Позже Стругацкие включат ее составной частью в книгу «Хромая судьба».

На этом ее сходства с «Улиткой на склоне» заканчиваются. По своей сути, идеи и форме изложения «Гадкие лебеди» скорее больше напоминают «Хищные вещи века». Здесь Стругацкие снова обрушиваются критикой на мир настоящего со всеми его пороками и кажущимися неискоренимыми врожденными детскими болезнями общества. Действие все также сжимается в формат одного города (как водится неназванного), главный герой все также медленно погружается в расследование происходящего и поиск разгадок, с той лишь разницей, что жаркое, палящее солнце заменяется, на нескончаемый дождь. Стругацкие решают сыграть на контрасте.

Литературно-художественные детали повести даже без пристального рассмотрения также не сильно отличаются от «Хищных вещей века». Атмосфера уже привычно знакомая нам по другим книгам Стругацких. В целом, охарактеризовать ее можно короткой цитатой из самой книги. «Пьянь и рвань воняющая спиртом и чесноком». Снова сигареты («закуривая сразу две…»); курят теперь уже не только главные герои, но и главные героини), здесь даже дети жалуются на отцов (— Папа, ты не можешь не курить? — осведомилась Ирма.) Снова разговоры за горячительными напитками, («Ему очень хотелось курить и выпить. Он с вожделением поглядывал на горлышко фляги»), снова залпом выпиваемый джин (от большой любви бутылка даже «бережно прижимается к груди», согреваются герои повести исключительно водкой, вином, пивом, ромом, джином, спиртом, скотчем, виски, причем приговаривая, что это помогает здоровью. «Гадкие лебеди» просто гимн спиртным напиткам. Сложно найти вид алкоголя, который хотя бы раз не упоминался в достаточно небольшой по объему повести.

Стругацкие выжимают из «мокрой темы» все, что можно было выжать. Влажное в книге абсолютно все. Дома, потолки, стены, одежда и даже сами люди говорят исключительно «насморочным голосом» и мысли их тоже насквозь промокшие. Перелистывая страницы, создается впечатление, что капли скоро начнут стекать на тебя прямо из книги. Впрочем, пусть уж лучше мне на колени стекает вода, чем грязь или смрад, как в некоторых предыдущих их произведениях.

В «Гадких лебедях» мы в очередной раз наблюдаем необычную страсть Стругацких к использованию странных имен (в экранизации книги 2006 года, к слову, сценарист и режиссер даже приняли решение заменить оригинальные имена героев: Бол-Кунац (замен на Борю Куницу), Р. Квадрига (заменен на Квадригина), Зурзмансор, Роц-Тусов, Пферд и т.д.) Хорошо, что хоть главные герои просто — Виктор и Диана…

Виктор и Диана… Словно проводишь шелком по только что вымытой руке… Просто блаженство. Невероятно, но читая собрание сочинений Стругацких я так истосковался вот по таким нормальным именам, что радуюсь даже такой мелочи, ибо все остальное в повести, как обычно гадкое, вонючее, прокуренное, мокрое и пьяное. Имена других персонажей повести, кстати, заимствованы из древнеримской и древнееврейской мифологий:

Павор — древнеримское божество страха, спутник бога войны Марса.

Сумман — древнеримское божество ночных молний.

Фламины — жрецы в Древнем Риме.

Ювента — древнеримская богиня юности.

Голем — в еврейской мифологии, искусственный человек, созданный из глины и исполняющий поручения своего создателя.

Теперь перейдем к анализу литературного стиля. Увы, полет его снова не очень высок. Мы снова видим куцые обороты и повторы, которые портят общее впечатление от книги. «Вы разрешите? Виктор разрешил», «…странная какая-то история, хорошо бы в ней разобраться… И он стал разбираться в этой истории», «Он был уверен, что Ирма послушается, и она послушалась.», «Потом пришел еще кто-то и заказал еще что-то» (к слову об «отказе от объяснений» в фирменном стиле Стругацких». И конечно же вершина двусмысленностей повести: «На лестничной площадке его уже ждал с распростертыми объятиями синий и раздутый член парламента…».

Стругацкие снова не гнушаются добавлять в диалоги весьма нелитературные обороты, без которых вполне можно было бы обойтись («твоя мать — дура и шлюха», «Пошел к чертовой матери! Импотент вонючий! Гавнюк, дерьмо собачье!»)

Впрочем, есть в повести, конечно же, и интересные обороты, которые мне очень даже понравились, но, увы, их очень мало («мучительно стараясь развести по местам глаза, которые съехались у него к переносице», «если у тебя отобрать твою злость — ты станешь доброй, что тоже, в общем неплохо…»).

Самая интересная и глубокая, производящая сильное эмоциональное впечатление — конечно же, пятая глава. Именно она делает всю книгу, именно здесь сконцентрирована вся ее философская сила.