Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие - [23]

Для того чтобы вы смогли лучше разобраться в книге мне придется приложить Вам некоторые определения, найти которые в самой книге вам не удастся. Такой литературный ход мне представляется весьма некрасивым и недружественным по отношению к читателю. И тем не менее Стругацкие на него идут, возможно надеясь на то, что данные слова начнут использоваться в разговорном языке в будущем. Их ожидания не оправдались. Введенные в книги неологизмы ни в официальном, ни даже в сленговом русском языке так и не прижились.

АРТИКИ — Люди, ратующие за «искусственный образ жизни», где все должно быть искусственное: еда, одежда, сама атмосфера бытия.

ИНТЕЛИ — подпольная общественная организация, борющаяся с наркотиками и нейростимуляторами, устраивающая шумные провокации для отвлечения людей от пагубного существования.

ПЕРШИ — граждане (и соответствующее общественное движение), отличающиеся особенностями прически.

БУНКИН — вид прически в форме пучка.

АУТЛО — жаргонное название маргиналов.

РЫБАРИ — жаргонное название общественной организации, предоставляющей желающим возможность участия в опасных для жизни приключениях, выживание в которых зависит от моральных и физических качеств участника.

ФЛЯГ — ловкий танец (жаргон).

ДРОЖКА — различные методы приведения сознания человека в так называемое «измененное состояние». Воздействие на толпу с целью помутнения сознания.

ДЕВОН — синтетическое химическое вещество. В сочетании с горячей водой, ароматической солью и радиоприемником со слегом обладает наркотическим действием.

СЛЕГ — вакуумный ТУБУСОИД ФХ-92-У — деталь обеспечивающая наркотический эффект воздействия на психику человека (применяется совместно с другими препаратами для получения большего эффекта при воздействии).

«Хищные вещи века» — одна из самых сквернословных повестей Стругацких. Читая ее, снова возвращаешься к ощущению брезгливости как к героям, так и к обстановке (схожему с тем, что чувствуешь при чтении «Попытки к бегству» и «Трудно быть богом») и все же из-за своей философской мысли о неоднозначности трактовки определений нравственных ценностей и смысла человеческой жизни, а также ряда других важных вопросов многогранности бытия, она заслуживает прочтения. В ней есть над чем подумать, положив прочитанную книгу на стол.

ПОНРАВИВШИЕСЯ ЦИТАТЫ:

«Я знавал таких людей. Они приезжали из разграбленных до полной нищеты республик, они жадно ели и пили, вспоминая прокаленные солнцем пыльные улицы своих городов, где в жалких полосках тени неподвижно лежали умирающие мужчины и женщины, а дети копались в помойках на задворках иностранных консульств. Они были переполнены ненавистью, и им нужны были только две вещи: хлеб и оружие. Хлеб для своей шайки, находящейся в оппозиции, и оружие против другой шайки, стоящей у власти. Они были самыми яростными патриотами, горячо и пространно говорили о любви к народу, но всякую помощь извне решительно отвергали, потому что не любили ничего, кроме власти, и никого, кроме себя, и готовы были во славу народа и торжества высоких принципов уморить свой народ — если понадобится, до последнего человека — голодом и пулеметами.»

«Нам надо отвлекать народ от дрожки, от алкоголя, от сексуальных развлечений. Нам надо поднимать дух!»

«Улитка на склоне»

(7/12)

Философская повесть о неоднозначности прогресса

Повесть имела трудную судьбу и в полном объеме был издана только в 1972 году и то за рубежом (ФРГ, издательство «Посев»). Издания в СССР Стругацким пришлось ждать больше двадцати лет.

Достаточно большую часть критического анализа «Улитки на склоне» я уже изложил в основной части эссе, однако, безусловно, это произведение, благодаря своей известности и почитаемости среди поклонников творчества Стругацких, заслуживает гораздо более детального рассмотрения.

При всей своей недосказанности в фирменном стиле Стругацких, при всей своей «скомканности» и «дерганности» сюжетной линии, «Улитка на склоне», производит необычное и неоднозначное впечатление. Должен признать, что мне очень нравится лесная часть и я раздражаюсь, читая управленческую, хотя в ней, на первый взгляд, и нет очевидных просчетов, излишних экспериментов и странных заигрываний с читателем. Изложение повести не ведется от первого лица, авторы не перегибают планку зловонности, как «Трудно быть богом» и «Хищных вещах века» и не рождают чувства брезгливости от текста. Здесь почти нет сквернословия и грубостей в диалогах. Атмосферу смрада Стругацкие наконец-то трансформировали во что-то загадочное и мистическое (больше в Лесе, меньше в Управлении). Все это весьма позитивно и радует мой глаз.

При внимательном чтении книги эстетическое удовольствие притупляет, пожалуй, лишь система имен героев. Брандскугель, Казалунья, Тузик, Вандербильд, Какаду, Клавдий-Октавиан Домарощинер (и это не считая «лесных» персонажей, где использование странновато-простецких имен оправдывается колоритом литературного замысла). А ведь в первоначальной версии (см «Беспокойство») Стругацкие предполагали использовать в качестве главных героев Горбовского и Сидорова. Избавлю вас от занудных обсуждений причин выбора авторами именно таких странных имен, скажу лишь, что мне они просто неприятны созерцательно и мне странно, что из тысяч других возможностей авторы остановились именно на таких.