Жуки на булавках - [9]

«Здесь плевать воспрещается».

1915

Из сборника «Тихие неприятности» 1915

Путь к здоровью

I

Она с любопытством и с некоторым сожалением посмотрела на меня.

– Вы какой-то городской. Затхлый. В вас нет природы… Понимаете?

Я не был заинтересован в отсутствии ни самой Ариадны Сергеевны, ни природы, поэтому сказал, что хочу есть и чтобы меня отвели домой.

– А сами-то вы дорогу не знаете? – И она иронически усмехнулась. – Два шага – четыре версты от вашей дачи… Тем более лесом.

– Я не привык так шагать, – нехотя сказал я, – и тем более вашим этим… лесом…

– Ну, я вами займусь, – погрозила она пальцем, – я заставлю вас отдохнуть… Вы такой городской, затхлый…

– Слышал.

– Я заставлю вас кататься верхом, много ходить, ездить, играть… Я хочу, чтобы вы были здоровы…

– Я тоже, – загадочно ответил я, – проводите?

– Ну, провожу, провожу… Тюря…

Дорогой она много говорила о том, как приятно носиться по полю верхом на горячей лошади, как хорошо одному по целым дням бродить по лесу, не обращая внимания ни на жару, ни на дождь, или играть в футбол и, утомившись, думать о том, что волнует сердце. Она с такой непосредственностью описывала каждую деталь этих удовольствий, что у меня опускались руки.

– Ну-с, неврастеник… Итак, все это принято?

– Принято, – бледнея, отвечал я, – оздоравливайте.

Она протянула мне руку и улыбнулась обещающей улыбкой, от которой по телу пробежали мурашки.

У Ариадны Сергеевны были красивые голубые глаза и розоватая кожа на лице. Кроме того, она была женщина; если бы не эти благоприятные для нее обстоятельства, вряд ли что-нибудь помешало бы моему искреннему намерению: остановиться, извиниться за эту небольшую остановку, отойти в сторону, отломить хорошую палку и, ударив Ариадну Сергеевну, уйти, не подав ей руки. Многие это не любят, и она наверное бы больше не искала со мной встречи, а я был бы совершенно спокоен за свой летний отдых.

Но она была – женщина, и я, несмотря на свою нечуткость, сразу учел это и только сказал:

– Спасибо… Жду…

II

Прекрасное летнее утро. Как манит соседний лес, еще не загаженный дачниками и мальчишками!.. Красиво облако, тающее в чистом, ослепительном небе, когда никто не тычет в него пальцем и не лезет к вам, чтобы вы оценили это облако по достоинству… Вдвойне прекрасно летнее утро еще потому, что я встаю не раньше двенадцати и никогда не вижу его, а только красиво грущу о нем… На этот раз мне суждено было соприкоснуться с летним утром около пяти часов, максимально через два часа после того, как я потушил лампу и перестал читать.

– Вас там барышня дожидаются, – с приветливой улыбкой сказала какая-то домашняя старуха, которая обычно отсыпалась во время какого-нибудь другого сезона, а летом была всегда на ногах, – соседская.

В душе я назвал барышню не соседской, а много хуже и спросил, что ей надо.

– С лошадьми приехала, – шепотом передала старуха.

Я сдержан на язык и никому не мог сказать, что я лошадиный барышник. Вряд ли по моему внешнему облику меня можно было принять и за ветеринара. Поэтому я с большой неприязнью встретил этот визит.

– Может, это не барышня, – зевая, спросил я, – так, может, постоялый двор кто ищет?

– Барышня, – убежденно сказала старуха, – такая из себя глазами голубая…

В эту минуту мои симпатии искренне принадлежали даже самым порочным людям, но с черными глазами, тем не менее я встал, оделся и, не умываясь, сошел вниз.

– Ах, это вы? – И Ариадна Сергеевна приподнялась со стула.

– Должно быть, я, – холодно пожал я ее протянутую руку, – хотя мне редко приходилось видеть себя в пять утра…

– Ах, голубчик, какой вы, право…

– Городской, затхлый? – злобно спросил я. – Чем, так сказать, обязан?..

– А я лошадей привела, – весело сказала она, – и для вас одну…

– Чего же я с ней делать буду?

Около года тому назад мне пришлось выиграть на лотерее корову, и я хорошо еще помню, какого позора мне стоил выигрыш, когда я приставал ко всем с просьбой принять ее от меня на память. С лошадью, которую всегда можно привязать к забору, особенно летом и на даче, я справился бы гораздо быстрее, но саму Ариадну Сергеевну нельзя было ни привязать к забору, ни подарить на память; предстояла ответственная и тяжелая для человека, который спал всего два часа, задача – быть любезным…

– Как что делать? Кататься поедем…

– Не хочется кататься, – робко сказал я.

– Опять городские привычки? Нечего, нечего… Это свежит людей, это приучает их, так сказать, к здоровью…

Я вспомнил одного знакомого офицера, который упал с лошади и разбил голову. Я очень хотел, чтобы он был сейчас здесь и завел бы оживленный спор с Ариадной Сергеевной о сущности здоровья и способах его приобретения.

– Я не умею…

– Да вы когда-нибудь ездили? Ну, где вы были в прошлом году?.. Неужели не ездили?

– Ездил. В Крым. К родным. Только не верхом…

– Господи, да как это просто… Сесть верхом на лошадь к поехать…

«Просто, – с отвращением подумал я, – и человека зарезать просто…»

– Ну, идем… Увалень…

III

Когда я посмотрел на лошадь, я сразу понял, что мы оба вовлечены в невыгодную сделку. Я не понимал, во имя чего я должен сесть верхом на беззащитное, покорное своей судьбе животное; лошадь, со своей стороны, тоже, вероятно, смотрела на это как на неблаговидный поступок, рекомендующий меня с худой стороны.