Жук золотой - [113]
Вскоре Шамильки не стало. Он повесился в лесу, на той же одинокой лиственнице у Шпиля. Где нашли не дошедшего до своей Тамбовщины зэка. Я так и не узнал причину их ухода из жизни. Страшная тайна моего детства. Шамилька был красивым и рослым. И он всегда защищал нас, пацанят.
Таинственность его ухода поселила в душе тревогу. Как будто я, тогда еще маленький, смог бы уговорить Шамиля не идти в лес, не искать старую лиственницу с узловатыми, похожими на руки человека, ветками.
Безутешные потери в прошлом заставляют искать лучшее в людях, которых вспоминаешь.
А как обидно бывает от неслучившегося.
Не закричишь: «Остановись, мгновенье!»
Меня с детства мучила невозвратность действия. Несбывшиеся приключения, не увиденные события, несостоявшиеся встречи. С хорошими людьми. Как же так? Прошли мимо, в метре друг от друга.
В «Собеседнике», времен начала перестройки, я работал с Дмитрием Быковым, молодым, но талантливым раздолбаем. Он шлепал по клавиатуре пишущей машинки двумя руками, потом падал лицом на клавиши и засыпал. От своего перманентного бражничества. Потом просыпался и снова печатал. Писал очень много, впрочем, как и сейчас. Из-за нарушений дисциплины с Быковым пришлось расстаться. Конечно, у него осталась на нас с Володей Снегиревым, тогдашним главным редактором «Собеса» – так его называли, обида. Много лет спустя, когда он уже стал известным и популярным, Быков опубликовал в юбилейном «Собеседнике» воспоминания о том, какими цековскими ретроградами были мы со Снегиревым. Печатали портреты генеральных секретарей на обложке первого перестроечного издания. И какими передовыми были они, члены молодежной редколлегии «Собеседника».
Он нас такими запомнил.
Вообще-то молодежную редколлегию «Собеседника» придумали мы со Снегиревым. Договорились с милицией. Вывели редакцию на Новослободскую. Прямо посередине улицы поставили столы! Такой выход в народ. В духе надвигающейся демократии. Потом выездная редакция заседала на Московском аэровокзале. Мы встречались с улетающими пассажирами и бегали по залу с микрофонами. Я и Володя Яковлев. Володю Яковлева я таскал с собой на ночные сборы байкеров в Лужниках и к качкам подмосковного городка Люберцы. Моя публикация «Люберцы при свете фонарей» породила демонстрации протеста у редакции. Яковлев публиковал свою версию неформального движения уже в «Огоньке». И Никиту Голованова, сидящего за печкой обыкновенным зосом – заместителем ответственного секретаря, вовремя заметили и сделали главным художником издания мы со Снегиревым. Первый и лучший компьютерный дизайнер Москвы. Компьютер ему привез из-за границы отец – Лев Голованов, народный артист СССР. Никита учился в одном классе с внучкой Брежнева.
А кто придумал яркие и спорные обложки тогдашнего «Собеседника», вызывающие оторопь партийных бонз?! Обложки исполнял Валера Арутюнов. Сейчас он живет в Америке. Одно кресло, которое ухватил сзади человек с невидным для читателя лицом, но с известной всей стране лысиной, чего стоило! Человека на обложке сыграл другой зам Снегирева – Юра Кавешников. Его уже нет с нами. Хорошо помню, как за публикацию первого ню – обнаженная женщина сидела мадонной с ребенком на руках у проруби – заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС Владимир Николаевич Севрук в гневе кидал в меня огрызком яблока. Через весь длинный стол в своем кабинете. Не попал. Женщина была полностью обнаженной. Если не ошибаюсь, фото сделал легендарный Миша Сердюков. Сейчас он стал воцерковленным человеком. И, наверное, осуждает себя за выполнение моего задания. А потом Яковлев и Голованов создавали «Коммерсантъ».
И первый номер-прикидку, кстати, привозили ко мне в кабинет. Уже ответственного секретаря «Комсомолки». Советовались. А когда мы со Снегиревым нарисовали в 90-х «Экспресс газету», то теперь уже мы поехали к Яковлеву на Песчаную. На последний этаж под крышей, где сидел создатель «Къ». Дружеские отношения мы старались не терять.
Вспоминаю не для того, чтобы, как говорят сегодня, кинуть ответку гениальному литератору Быкову. Тем более что портрет умершего 10 марта 1985 года генсека Черненко, действительно, публиковали на обложке молодежного издания. Только не мы. Команда Снегирева заходила в «Собеседник» летом 1985 года. Я пришел работать в еженедельник осенью. Генсеки тогда уже не умирали. Но вот я думаю: в то время, пока мы, осмелевшие, куражились в газете, Быков ведь тоже развивался? И накапливал опыт и знания для своих будущих книг. Почему мы не оказались рядом?
Когда читаю публицистику Дмитрия Быкова, его стихи, изданные лекции по литературе, жалею о том, что в свое время пути наши так разошлись. Виню только себя. Не уверен, что Быков жалеет о том же. У каждого свои печали и объятия. Когда вышла в свет книга Быкова «Борис Пастернак» в серии ЖЗЛ, я только телеграмму Диме не отправил. Но позвонить – позвонил. Так был рад его работе. Сам я, после диплома о творчестве Пастернака, много лет занимался поиском и исследованием литературного наследия, переписки поэта. В том числе и в Лондонском университете. Но того, что проделал Дмитрий, обобщил, систематизировал и литературно осмыслил, хватило бы на две жизни. Как ему удалось?! Я был восхищен до такой степени, что признался Быкову в разговоре: за такую книгу автора надо выдвигать на Нобелевскую премию. Быков посмеялся. Какую-то большую премию за книгу «Пастернак» он все-таки получил.
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
«Надо уезжать – но куда? Надо оставаться – но где найти место?» Мировые катаклизмы последних лет сформировали у многих из нас чувство реальной и трансцендентальной бездомности и заставили переосмыслить наше отношение к пространству и географии. Книга Станислава Снытко «История прозы в описаниях Земли» – художественное исследование новых временных и пространственных условий, хроника изоляции и одновременно попытка приоткрыть дверь в замкнутое сознание. Пристанищем одиночки, утратившего чувство дома, здесь становятся литература и история: он странствует через кроличьи норы в самой их ткани и примеряет на себя самый разный опыт.
Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.
МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.