Жубиаба - [15]

Антонио Балдуино громко заплакал. Командор погладил его по жестким волосам и сказал:

— Ну чего ты ревешь, не съедят тебя здесь.

Дона Мария между тем расспрашивала Аугусту:

— Ты говорила про духа, ну и что он?

— Ах, дона Мария, не знаю, что и делать. Не отстает он от меня, да и только. А теперь еще напивается и садится мне на плечи. И тяжеленный такой, того гляди задавит. Я уж чуть жива от него.

— Отчего ты не лечишься?

— Как не лечусь. Каждую субботу лечусь. Отец Жубиаба изгонит его, а он опять возвращается. Такой настырный.

— Я тебе про настоящее лечение говорю. Тебе нужно пойти к врачу. На Ладейре-Сан-Мигел хорошая больница.

— Ни к чему это, дона Мария. Коли уж отец Жубиаба с ним совладать не может, так кто с ним совладает? Да все бы ничего — вот только смущает он меня больно. А теперь вот еще напивается. Неужели не видно? Я вот здесь с вами говорю, а сама чуть жива, вы не можете себе представить, сеньора, как он меня умаял. Вот сейчас вскарабкался мне на затылок, ужас какой тяжеленный… — И, обращаясь к командору, продолжала: — Бог вам воздаст за вашу доброту, сеу командор, за милосердие ваше к мальчику. Да ниспошлет господь здравие всему вашему дому…

— Спасибо, синья Аугуста. А теперь отведи-ка парня на кухню и скажи Амелии, чтобы она дала ему поесть.

И командор принялся расправляться с блюдом кажу[24]. Дона Мария настаивала:

— И ты, Аугуста, съешь хоть что-нибудь.

* * *

На кухне Амелия угостила их на славу. Они завтракали втроем, и Аугуста с волнением рассказывала кухарке историю Антонио Балдуино. Кухарка передником осушала слезы, а Антонио Балдуино, когда Аугуста дошла до рассказа о Луизином помешательстве, перестал жевать и снова горько заплакал.

* * *

Получив деньги за кружева, Аугуста простилась с Антонио Балдуино.

— Я буду приходить тебя навещать.

Только сейчас негритенок понял, что его навеки оторвали от холма, от мест, где он родился и рос, где чему только не научился и что его-то, самую что ни на есть вольницу среди мальчишек холма, запихнули в господский дом.

С этой минуты он больше не плакал. Он стал присматриваться к этому дому, из которого твердо решил убежать.

Но едва Линдиналва позвала его играть, как он забыл и думать о бегстве. Он построил ей шалаш для ангорского котенка, любимца Линдиналвы, побежал с нею во двор, показал ей, как ловко он умеет прыгать, и, наконец, залез на самую верхушку гуявы, чтобы Линдиналва могла полакомиться плодами. С этого дня они сделались друзьями.

Потом начались неприятности. От кухарки он получил взбучку за курение и был возмущен до глубины души. Одно дело схлопотать по шее от тетки, а от чужой кухарки он такого не потерпит. Когда с языка у него срывались непотребные слова, а срывались они постоянно, Амелия шлепала его по губам, и пребольно. Антонио возненавидел эту португалку с длинными волосами (она заплетала их в две косы и подолгу любовалась ими перед зеркалом) и за спиной показывал ей язык.

Командор — тот был к нему добр. Он даже отдал его в городскую школу на площади Назаре, с ворчливой учительницей, всегда державшей линейку наготове. Он пробыл там год, неизменно возглавляя все безобразия, творимые школьниками. После чего его выгнали, как неисправимого.

Амелия не преминула сказать доне Марии:

— Негр годится только на то, чтобы быть рабом. Негр не рожден для учения.

Но Антонио Балдуино кое-чему научился. Он теперь легко мог читать АВС о знаменитых бандитах и отчеты о преступлениях, которые печатались в газетах. И когда у них с Амелией выдавались мирные дни, не кто другой, как Антонио, вычитывал ей из газет о разных преступлениях, совершаемых по всему свету.

Так и проходила его жизнь в играх с Линдиналвой, которая с каждым днем все больше ему нравилась, и стычках с Амелией, не пропускавшей дня, чтобы не пожаловаться доне Марии на «выходки этого грязного негра», и угощавшей его втихую жестокими тумаками.

* * *

О жизни на холме он узнавал от Аугусты, она каждый месяц приносила кружева доне Марии. Антонио одолевала тоска по прежнему привольному житью, и он снова стал думать о побеге.

Однажды, в воскресный день, в доме командора появился Жубиаба, он о чем-то поговорил с хозяином, после чего Антонио было велено одеться в новый костюм.

Они с Жубиабой вышли из дома, сели в трамвай, и негритенок всю дорогу жадно всматривался в город, вдыхая запах улиц и наслаждаясь ощущением свободы. Он даже забыл спросить у Жубиабы, куда они едут. Да и что было спрашивать: мальчик беспредельно доверял макумбейро, который в этот воскресный день почему-то обрядился в старый фрак, а на голову напялил нелепую шляпу. Наконец они вышли из трамвая, пошли по длинной тенистой улице и оказались перед большими воротами, охраняемыми человеком в форменной одежде. Антонио Балдуино подумал, не собираются ли его определить в солдаты, и засмеялся. Он не прочь был стать солдатом, носить форму и гулять с мулатками в городском саду. Но вскоре он понял, что это не казармы. Возле огромного серого дома с зарешеченными, тюремными окнами никаких солдат не было. Он увидел мужчин и женщин, одетых в одинаковою одежду, они прогуливались с отсутствующим видом, никого не замечая: одни разговаривали сами с собой, другие бурно жестикулировали. Жубиаба повел Антонио туда, где сидела старая Луиза, беспрерывно повторявшая слабым голосом: