Жубиаба - [14]

Два угловых особняка, тоже достаточно древние, сохраняли еще остатки былого великолепия. В особняке направо жила семья, которую постигло большое горе — утрата единственного сына, трагически погибшего. Они жили уединенно, никого из них никогда не видели у окна, да и окна всегда были закрыты. Все члены семьи носили траур. Если же случайно окно открывалось, можно было увидеть гостиную и в ней огромный портрет белокурого юноши в форме лейтенанта. На тонких губах юноши играла дерзкая улыбка, в белой руке он держал цветок. Особняк был с верандой, и на веранде часто появлялась белокурая девушка, вся в черном. Она читала книгу в желтом переплете и, завидев Антонио Балдуино, бросала ему монетку.

Каждый вечер возле особняка появлялся красивый молодой человек и начинал медленно прохаживаться по улице. Он тихонько насвистывал, привлекая внимание девушки. Заметив его, она подходила к решетке веранды и улыбалась юноше. А тот, походив еще немного, приветствовал девушку жестом, улыбался, и, прежде чем уйти окончательно, вынимал из петлицы гвоздику, и, поцеловав ее, бросал на веранду. Девушка с проворством ловила ее, улыбаясь и прикрывая лицо рукой. Она прятала красную гвоздику в томик стихов и на прощание нежно махала юноше. Он уходил и назавтра возвращался снова. И снова девушка бросала монетку негритенку, который вертелся внизу и был единственным свидетелем этой любви.

Напротив стоял особняк командора. В цветущем саду расхаживали гуси, и аллея возле дома была обсажена манговыми деревьями. Командор не прогадал, купив еще в старое доброе время этот особняк, и задешево — «чистая выгода», как любил он повторять по воскресеньям, прогуливаясь по саду или отправляясь соснуть в глубине двора. Он поселился в нем много лет назад в ту пору, когда еще только начал богатеть, но и теперь продолжал любить этот старый дом, с целой анфиладой комнат в тихом, без уличного движения переулке.

Громадность этого дома устрашила Антонио Балдуино. Он сроду не видывал ничего подобного. На холме Капа-Негро домами именовались приземистые лачуги, сложенные из битого кирпича: дверьми служили крышки от ящиков, кровли крылись обрезками жести. Жилое помещение всегда разделялось всего на две половины: кухню, одновременно служившую столовой, и закуток для спанья. А командорский особняк — это совсем другое дело! Какой он был огромный, и сколько там было комнат, среди них и такие, что постоянно были закрыты; богато обставленная гостиная, готовая к приему гостей, которые никогда в ней не появляются, большие залы, великолепная кухня, а уборная лучше любого дома на холме!

* * *

Когда Аугуста Кружевница с негритенком добралась до командорского дома, оба они сильно притомились: путь от холма Капа-Негро до переулка Зумби-дос-Палмарес был неблизкой. В доме командора все сидели за столом. Пахло португальскими пряностями. Командор Перейра по-домашнему, в рубашке, возглавлял семейное священнодействие, именуемое завтраком. Войдя с Аугустой, державшей его за руку, в столовую, Антонио Балдуино поднял глаза и сразу увидел Линдиналву.

Во главе стола сидел сам командор, португалец с огромными усищами и невероятно толстым брюхом. Рядом с ним восседала его жена, в толщине не уступающая мужу. Эта пара и Линдиналва, сидевшая по правую руку от матери, худущая и веснушчатая, являли своим контрастом комичнейшую в мире картину. Но Антонио Балдуино, привыкший на холме к неумытым чернушкам, нашел, что Линдиналва — вылитый ангел, вроде тех, что нарисованы на открытках, которые сеу Лоуренсо раздавал своим посетителям на рождество.

Она была почти одного с ним роста, даром что на три года старше. Антонио Балдуино опустил глаза и принялся изучать замысловатые узоры натертого паркета.

Дона Мария, супруга командора, пригласила:

— Садитесь, синья Аугуста.

— Спасибо, я сыта, дона Мария.

— Вы уже завтракали?

— Еще нет, но…

— Тогда садитесь.

— Нет, нет, я потом поем на кухне… — Аугуста знала свое место и понимала, что ее приглашают только из вежливости.

Командор кончил пережевывать то, что было у него во рту, положил нож и вилку на опустевшую тарелку и закричал так, чтобы услышали на кухне:

— Неси сладкое, Амелия!

В ожидании сладкого он повернулся к Аугусте:

— Ну что, Аугуста?

— Я привела мальчика, я вам говорила о нем, сеньор…

Командор, его жена и дочка уставились на Антонио Балдуино.

— А, это он… Ну, подойти поближе, благословенный! — позвал его командор.

Антонио Балдуино приблизился, испуганный, уже прикидывая, как ему вырваться из рук толстяка. Но командор не собирался сделать ему ничего плохого. Он только спросил:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Антонио Балдуино.

— Ну, это слишком длинно. Впредь ты будешь называться Балдо…

— Но на холме меня все звали…

Линдиналва засмеялась:

— Балдо похоже на балду…

Аугуста обратилась к командору:

— Значит, сеньор, вы берете мальчика?

— Беру, беру.

— О сеньор, да благословит вас бег за такую милость… Сиротка он, без отца, без матери. Только и родных, что тетка, а она в уме помешалась, бедняжка.

— С чего это она помешалась?

— Я так думаю, что дух в нее вселился. Да такой настырный — не скоро от него избавишься. Уж мне ли об этих делах не знать…