Жребий вечности - [14]

Следующие две-три минуты прошли в томительном ожидании. Наконец появился Дорнбергер и предложил всем надеть защитные очки, чтобы обратить свои взоры на смотровые щели, защищенные толстыми пуленепробиваемыми стеклами. Еще через какое-то время в бункер вошел заметно нервничающий барон фон Браун. Напомнив присутствующим основные характеристики пилотируемого самолета-снаряда, он объяснил, что запускать его будут с бетонной площадки (до этого некоторые летающие торпеды запускали со специальных металлических конструкций) и что в качестве топлива используются водород и жидкий воздух.

А еще он сообщил, что взлетает такая торпеда почти вертикально, чтобы затем, спустя несколько секунд, перейти на горизонтальный полет. При этом барон обратил внимание «пенемюнденских туристов» на одну, теперь уже сугубо психологическую, новинку: для устрашения врага на корпусе ракеты-торпеды установлена система специальных вибрирующих пластинок различных размеров и конфигураций, создающих угрожающий шумовой эффект, который сеет во вражеских рядах панику.

Оставшись довольным своим исчерпывающим рассказом, Ракетный Барон уединился в командном отсеке, в котором располагался напичканный всевозможными приборами пульт управления полетами, и, выслушав по телефону доклад о готовности аппарата, повернул ручку стартового рубильника.

Все, что смогли увидеть присутствующие после этого его решительного и властного движения руки, они передавали потом, в своих впечатлениях, несколькими рублеными словами: «Сильнейший рев, мощное пламя и оглушительный взрыв!»

Как только град осколков прекратился, представители концернов сразу же, не прощаясь и ничего не комментируя, поспешили к выходу, подальше от этого огненно-осколочного ада. Оставшиеся военные старались не смотреть друг другу в глаза и, проходя мимо застывшего в двери своего отсека барона фон Брауна, разочарованно-понимающе молчали.

– Передайте своей провидице, что она может ликовать, – процедил творец Фау и прочих ракет фон Браун.

– Думаю, что она уже обо всем знает.

– Так что, она и в самом деле способна все предугадывать? Тогда, может быть, мне пора зачислять ее к себе в штат?

– Вот видите, барон, даже на этот шаг вы так до сих пор и не решились! – прошел мимо него Скорцени, направляясь к выходу из бункера. – Вы меня разочаровываете. Кстати, – остановился уже в двери, – в своем отчете, который, конечно же, ляжет на стол Гиммлеру и фюреру, вам не придется упоминать имя погубленного вами пилота[13].  На вашем месте, барон, я бы поблагодарил меня за столь смягчающее вашу вину обстоятельство.

Приближение Скорцени к домику администрации испытательной станции «Вест» двое пилотов-смертников и их командир наблюдали, стоя у небольшого, коттеджного окошка.

– Помолись на этого человека, Грешнер, – произнес гауптштурмфюрер Вейзе. – Это лучший диверсант страны и лучший диверсант этой войны. Говорят, что в бою этот человек жалости не знает. Но именно он настоял сегодня, чтобы тебя не загоняли в кабину этого адского снаряда. Причем действительно настоял, несмотря на то, что в бункере для гостей находилось с десяток генералов и высших офицеров.

– Обязательно помолюсь, – едва шевеля непослушными, побледневшими губами, проговорил пилот-гладиатор. – Я, конечно, все равно умер бы, но зачем же так страшно и бесполезно?

– Тут уж кому какая судьба выпадет, – мрачно вздохнул гауптштурмфюрер, которому трижды пришлось прыгать с пылающего самолета, а в последний раз он едва успел выбраться из горящей машины, посаженной на шоссе, в двух километрах от аэродрома.

Каким образом он уцелел в своем наполненном талой водой придорожном овражке после взрыва баков и боезапаса, когда все вокруг было вспахано осколками и сожжено, – этого он объяснить так и не смог.

– Все, что происходило на стартовой площадке, – решительно ворвался в комнатку Скорцени, – вы прекрасно видели. Но это еще не повод для сантиментов и стенаний. Обоим пилотам объявляю благодарность за мужество. Вам, гауптштурмфюрер, как командиру отряда – тоже. Подготовьте представление на присвоение Грешнеру чина унтерштурмфюрера, то есть младшего лейтенанта войск СС, и завтра же отправьте в ту часть, в которой он воевал. Пусть в дальнейшем испытывает свою судьбу там. И никаких псалмопений по этому поводу, Грешнер, – избавил он новоиспеченного офицера СС от излишних словоизлияний, – никаких псалмопений!

Как только Скорцени вошел в свой кабинет, на столе его ожил городской телефон.

– И как же зовут того пилота, которому вы спасли сегодня жизнь? – без всяких вступительных фраз поинтересовалась Неземная Мария.

– Грешнер, обершарфюрер Грешнер.

– Грешнер, говорите? Вряд ли я стану запоминать эту фамилию, а вот вам… вам советую запомнить, поскольку может случиться так, что этот спасенный вами человек еще встретится на линиях вашей руки.

– Ну, тут уже следует быть справедливым: спасли его вы, а не я.

– Если бы я предложила Брауну отказаться от пилота-смертника, он приказал бы сжечь меня вместе с ним. Прямо на старте, в пламени, вырывающемся из ракеты…

Скорцени вспомнил, что она почти дословно воспроизводит слова, которые он сказал сегодня в Пенемюнде барону фон Брауну, и поневоле вздрогнул.