Жребий вечности - [108]

Гитлер молча повернулся и, тяжело, согбенно шагая, направился к выходу. Уже у двери он затравленно оглянулся – вначале на стоявшего чуть в сторонке Скорцени, затем на двойника – и вышел.

– Что-то не так, господин Скорцени? – сорвавшимся охрипшим голосом спросил Имперская Тень, воспользовавшись тем, что его «творец» несколько подзадержался с уходом.

– Наоборот, все слишком так, – громыхнул своим жестяным басом Скорцени. – Впрочем, детали, как вы понимаете, прояснятся чуть позже.

– Но я старался, – перешел Зомбарт на полушепот, опасаясь, как бы фюрер не услышал его слов.

– Что совершенно очевидно, дьявол меня расстреляй.

– Фюрер должен был вести себя не так.

– Вы имеете в виду себя?

– Почему себя? Гитлера. Он не должен был вести себя так. Нашу встречу я представлял себе совершенно по-иному.

– Фюрер потому и фюрер, что никто не способен ни указать, ни предвидеть, как именно он должен вести себя.

– В том-то и дело, – по-заговорщицки взглянул на дверь Имперская Тень, – в эти минуты он не чувствовал себя фюрером.

– Вы это уловили?

– Очень отчетливо. Передо мной был Шикльгрубер. Даже не Гитлер, а всего лишь Шикльгрубер.

Скорцени нервно поиграл шрамами на левой щеке, и на губах его заиграла зловещая улыбка.

– В этом ваш триумф, Зомбарт. Так и должно было произойти. Он не должен был чувствовать себя ни вождем нации, ни вашим повелителем. В то время как вы… вы должны были представать перед ним истинным фюрером.

– Я пытался.

– Попробовали бы спасовать, дьявол меня расстреляй. Несостоявшиеся фюреры мне не нужны. Несостоявшихся я буду отстреливать, как бешеных собак. Как собак. И никаких псалмопений по этому поводу! Никаких псалмопений… мой фюрер! – грозно расхохотался он.

22

К крестьянскому дому, в котором обитал «темный агент» Могильщик, капитан Пореччи пробрался через сад. Несмотря на то что сам Могильщик работал садовником на вилле «Вебер» где какое-то время содержался под арестом Муссолини, его собственный сад представал в ужасно запущенном состоянии. Однако капитан не спешил осуждать его. Уж он-то прекрасно знал, что Карло умышленно засадил сад кустами и дал им разрастись так, что между ними, по неприметной со стороны тропинке, легко можно было спуститься к оврагу, который, в свою очередь, приводил к морю. Этим ходом и воспользовался Сильвио, чтобы не привлекать внимания немногочисленных соседей агента.

– Вы, Покровитель?! – Искренне это было или нет, но в любом случае Могильщик всегда встречал его с радостью человека, которого когда-то давно оставили на необитаемом острове, а теперь вот, много лет спустя, о нем наконец вспомнили и решили проведать. – Как редко вы бываете теперь на Санта-Маддалене.

– Не чаще, чем требуется, – сурово ответил Пореччи. Он всегда вел себя с Могильщиком так, чтобы тот не забывал, кто хозяин, а кто – раб. – Ты получил мою записку?

– Получил, Покровитель.

– Ну и?

Подслеповато щурящиеся глаза Карло вдруг остекленели. Лицо, которое, как всегда, было воплощением смирения, стало еще более смиренным, и на нем появилась та печать благочестивости, которая способна привести в умиление любого священника. Кто бы мог поверить, что, длительное время подрабатывая в похоронном бюро, этот человек развлекался тем, что насиловал трупы женщин?

– Ваши просьбы становятся все более опасными, Покровитель.

– Имеешь в виду просьбу убрать лейтенанта? – наигранно удивился Сильвио.

– Лейтенанта, Покровитель. И вы прекрасно знаете, что за это полагается.

– Тебе страшно? Ты еще способен чего-то пугаться в этом мире, Могильщик? – Обычно капитан избегал его клички. Он делал это из деликатности. Но всякий раз, когда бывшему студенту Римского университета, а затем работнику похоронного бюро и безутешному нимфоману требовалось напомнить, кто он теперь, до какой низости докатился…

– Еще способен, Покровитель, – смиренно признал Карло.

– Тогда придется напомнить отцу Евгении, той девицы, над трупом которой ты поизмывался, что глава одной из сицилийских «семей» так и не выполнил условия контракта. Мафиози не имели права сразу же убивать тебя, однако же тем более не имели права упустить тебя.

– Не надо об этом, – нервно помахал руками Могильщик, словно пытался развеять кошмарное видение. Все было изжеванным на этом человечке – костюмчик, галстук, распаханное морщинами лицо, добрую половину которого прикрывала пола грязной изжеванной шляпы, и такая же изжеванная душа.

– Отец Евгении уплатил мафиози немалые деньги за то, чтобы они не убивали тебя, а каждую ночь тащили на то самое кладбище, на котором похоронили оскверненный труп его дочери, насиловали тебя рядом с ее могилой…

– Не надо об этом, Покровитель! – дрожащими руками тянулся к капитану Могильщик. Он все способен был выслушать, любые воспоминания пережить… Он не знал отвращения, когда насиловал мертвых женщин, не знал ни страха, ни сожаления, когда убивал мужчин или закапывал свои жертвы живыми… Единственное, чем можно достать до глубины его растленной, как труп на третьем месяце захоронения, души, – было напоминание о казни, которую, по настоянию отца Евгении, устроили ему люди одного из сицилийских донов. – Ради Христа Спасителя, не надо…