Жребий - [57]

— Когда, когда посетить, — сказала Нинель Николаевна, — когда время у нас на исходе?

— Ничего, — сказал Лоев. — В вашем распоряжении еще больше месяца… У кого есть какие добавления, изменения?.. Нет. Тогда ставлю на голосование. Голосуют только коммунисты. Кто "за"?.. Кто "против"?.. Воздержавшиеся?.. Нет. Единогласно. Решение принимается… Объявлений ни у кого никаких нет?.. Нет. Партсобрание объявляю закрытым.

Публика облегченно вздохнула и повалила на выход.

— Тима! — услышал Нетудыхин сзади себя чей-то голос. — Ты б ему показал что-нибудь, чтобы он заткнулся. Еще такого в моей практике не было — раздевать человека на совещании. Хам! Но ты молодец, не растерялся! Дай я пожму твою лапу, — Страховская, улыбаясь, от души пожала руку Нетудыхина.

Подошел Дима Прайс.

— Ну, — сказал он, — что я тебе говорил? "По достоверным сведеньям, источник которых я здесь не хочу назвать…" — кагэбист, падла! Откуда его занесло к нам? Ты не вспомнил, случайно, где ты его видел?

— Вспомнил.

— Где?

— В Иерусалиме, — сказал Нетудыхин вполне серьезно. — За плечами Иисуса Христа.

— Ну, я же говорил, блядь, кагэбист! И ты смотри, какой лютый и напористый! Прямо бес настоящий! — сказал Прайс и своей догадкой крайне изумил Нетудыхина. — Слушай, старик, у меня коньячок есть хороший. Пойдем, по пять капель жахнем.

— Дима, после такого собрания, ты что?! Тут голова раскалывается.

— У меня тоже. Как раз и подлечимся. Ну, по паре капель, не больше. Жахнем — и по домам разбежимся. Играть не будем.

— Да, знаю я тебя, — сказал Нетудыхин. — Тебе только доску покажи, — но заколебался.

— Ну так что, идем или нет? — переспросил Прайс.

— Ладно, пошли, — согласился Тимофей Сергеевич. — Но только по пять капель — завтра куча уроков.

— По пять с половиной. Я думаю, от лишней полкапли тебе хуже не станет.

И они пошли в спортзал к Прайсу лечиться от головной боли.

На следующий день разговор, начатый на собрании, неожиданно продолжился. Столкнувшись утром в вестибюле с Бузылевым, Тимофей Сергеевич спросил школьного астронома:

— Костя, что ты там вчера говорил о переходе материи в энергию? У тебя есть литература по этой теме?

— По энергетизму? Ну а как же, кое-что есть.

— Можешь дать?

— Ну.

— Принеси, пожалуйста. На недельку. Я хочу посмотреть, что там ученый мир говорит на этот счет. А вообще, ты извини меня за неуместное любопытство, из твоего вчерашнего выступления я так и не понял, веруешь ты в Бога или нет?

— Да хрен его знает, если правду сказать, — откровенно ответил Бузылев. — Иногда, как подумаешь отстраненно, — и готов верить. Ведь махина-то какая, а! И все четко работает, все просчитано, подогнано друг к другу. А иногда, как засомневаешься до дна до самого, — и не веришь: одна мерзость вокруг тебя снует. Где ж Он там? Чем Он занят? Мне вообще кажется, что современная научная картина мира несколько перекособочена: она недостаточно уделяет внимания исходной точке бытия. Мы открыли законы небесной механики, наблюдаем за их функционированием, с другой стороны — дошли до строения атома и от него танцуем. Но ведь атом — это уже определенный результат предшествующего преобразования. Это кирпичик, при помощи которого продолжалось дальнейшее строительство Вселенной. А что было все-таки в начале, до появления атома? Внеатомный вид материи, плазма? Праматерия? Тогда надо всю картину бытия рассматривать как последующую эволюцию этой праматерии.

— Но ведь оно так и есть!

— Так-то оно так, да не совсем так. Мы смотрим на атом через призму уже наличной Вселенной. А надо бы смотреть наоборот, через призму структуры доатомной материальной наличности. Могла ли она быть иной? Или она все-таки была изначально обречена закончиться таблицей Менделеева? Сегодняшнее состояние Вселенной — это единственный ее вариант или возможны другие? Я, например, не могу себе ответить на эти вопросы. Ибо при единственно возможном варианте нужно предположить чью-то волю, программу, Великого Конструктора. Тогда мир имеет начало, и Божественный волюнтаризм становится всеопределяющим фактором. Вот почему так первостепенен вопрос, что было в самом начале.

— "В начале было Слово", — сказал Нетудыхин, взглянув на Бузылева.

— Нет, Гердер утверждал, что в начале было Дело. Хотя не исключен и вариант со Словом. Но в таком случае всю физику надо послать на три буквы.

Они оба рассмеялись и разошлись по своим классам.

Эти раскалывающие душу сомнения были, конечно, ведомы и Нетудыхину. Однако тот безапелляционный экстремизм по отношению к верующим, который Бузылев обнаружил вчера на собрании, был Тимофею Сергеевичу чужд. Дорога к Богу непредсказуема, и христианство начинало свой путь именно с секты.

В этот же день, после уроков, у Нетудыхина состоялась беседа с Дашей Надлонок, где он, впрочем, сам вдруг оказался в роли притеснителя.

Они сидели в пустом классе, и разговор у них получался какой-то несуразный. Тимофей Сергеевич сказал:

— Даша, что ж ты меня так подводишь? Нехорошо как-то получается.

— Ничуть, — сказала Даша. — Я действительно подзабыла формулу глюкозы. Но потом вспомнила и ответила правильно. А Коротнев подсказал уже после моего ответа. Химичка необъективна, поставила мне четверку. Я ее исправлю. Пусть только меня спросит.