Жребий - [12]

Впрочем, здесь надо сказать, что прошлая жизнь Нетудыхина сама по себе не является предметом моего повествования. Говорю об этом, чтобы читатель не заблуждался в авторских акцентах. Поэтому подаю я ее постольку поскольку, очерково. Чтобы вырисовать четче полноту общей конструкции. Чтобы углубить сюжет во времени. Ибо Зло нашей жизни многомерно, и пропитана она им насквозь.

Нетудыхин, конечно, был неискренен перед Сатаной, когда утверждал, что он не творил в жизни Зла. Творил он, чего там кривить душой. В той жизни, которую ему пришлось прожить к тридцати своим годам, случалось всякое. Хотя, по природе своей, был он человеком незлобивым. Однако судьба его так крутила и перекручивала, что, не воздержи он свою природную предрасположенность, оказался бы он на самых задворках жизни. Родившийся незадолго до начала войны, он взрослел потом в годы борьбы с люто разбушевавшимся Злом. Но то Зло противостояло всему народу. И поэтому, несмотря на свою дикую и разъяренную свирепость, переживалось общими усилиями, что до некоторой степени облегчало ситуацию.

С окончанием войны судьбы человеческие утратили общую цель. Зло казалось побежденным. Оно больше не соединяло людей. Удел их существования стал перерастать в индивидуальную борьбу за место под солнцем. В этой новой гражданской жизни каждый хотел окопаться как можно быстрее и глубже. Человек начинал мельчать, двоиться. А борьба со Злом — оно никуда не делось, только эволюционировало в новые свои формы, — превратилась в дело сугубо личное. Наступали иные времена.

Шло первое послевоенное лето. Вернулся с войны отец Нетудыхина. Оказалось, не с войны — из плена… И не вернулся потом из лагеря.

В Рощинске, где Нетудыхины тогда жили, таких, как Нетудыхин-отец, набралось десятка три. Скопом погрузили их в "телятник" и куда-то увезли. Кое-кто воротился потом, после 53-го. Отец — словно в воду канул…

В это же время, подорвав свое здоровье трудом и горем, умерла мать Нетудыхина. Скинулись дворовые бабы у кого что было поприличней из одежонки, обмыли ее, одели, свезли подругу Анютку на кладбище. Нетудыхин остался один…

Дальше пришлось ему в жизни продираться с помощью собственных кулаков. А была она тогда полуголодной, ободранной и шумной, как ее нищенский воскресный базар. Хотя народ окружал его в общем-то неплохой и по-свойски подельчивый.

Потом пошли детдома, детколонии — петляющая дорожка судьбы привела Нетудыхина на Воркуту…

И все-таки иногда ему в жизни потрясающе везло. Среди этого лихолетья судьба вдруг почему-то проявляла к нему неслыханную милость, граничащую с чудом. Так, чудом, он досрочно освободился. Ну, может быть, и не совсем чудом — по малолетке, — но получил дармовую свободу.

Вышел за проходную Владимирской тюрьмы почти в шоковом состоянии. Господи, неужто это воля?! Ведь вымысливалась она долгими зимними месяцами и представлялась ему бесконечно и недосягаемо далекой. И вдруг стала реальностью. Не растеряться бы, не нырнуть бы опять по кругу, как некоторые. Но он собрался, устоял. Сумел отойти и от первого опьянения неожиданно дарованной свободы, и от того образа жизни, на который, казалось бы, был обречен судьбой послевоенного подростка-сироты. Работал грузчиком, истопником. С мужицким упорством готовился в институт.

Через пару лет, скрывая свою истинную биографию, поступил на вечернее отделение пединститута. И это тоже выглядело невероятным после стольких лет мытарств и пребывания в полосе невезения.

Но былое тяготило. После окончания института нужно было жизнь начинать с чистого листа. Во-первых, сменить город проживания. Хотя в глубине души хотелось ему заявиться в Рощинск, прийти в родной двор и, представ перед соседями и школьными друзьями, сказать: "Вот, видите, это я — целый. Меня жизнь не сломала. Стал учителем. "Но что-то удерживало его, — то ли его болезненные юношеские воспоминания, то ли тщетное желание уйти навсегда от своего прошлого. Во-вторых, после стольких лет пребывания в бараках и общагах ему хотелось уединения, тишины, может быть, даже одиночества. Он пытался основательно сосредоточиться на себе, сделать объективный разбор своей жизни. Написать Большую книгу о том поколении мальчишек, на детство которых выпала война и все воспоследовавшие за нею беды. И считал, что он не должен по этой причине пока обзаводиться семьей. Правда, Большая книга почему-то не писалась. Писались стихи, и то непечатаемые.

День осенний тих и ясен,

По лужайке бродит грач,

И плывет над головою

Незнакомой птицы плач.

Так выводит, так рыдает,

Выворачивает так,

Словно жизнь пришла к исходу,

И до смерти — только шаг.

Эй, пичуга, что за горе?

Чем так душу потрясли?

Обманули? Обокрали?

Или друга увели?

Иль с коварным откровеньем

Низко предали врагам?..

Ах, родная, в мире этом

Я не раз был предан сам.

Дух такой, такое время,

В людских душах — пустота.

Ведь и эру-то начали

Мы предательством Христа.

Все же жить на свете надо,

Чтоб там ни было и сколь, -

Перетерпится, уймется,

Отойдет в былое боль.

Только впредь не будь рубахой.

Помни опыт роковой,

А иначе так обманут,

Что покончишь ты с собой.

Чуть-чуть грустно, чуть-чуть больно,