Жребий брошен - [87]

— До встречи, хозяйка, — по-прежнему тихо ответила элементаль.

Дверь бесшабашно распахнулась и стукнулась о стенку медной ручкой.

Я даже не подумала о том, что по дороге до дверей наткнусь на кого-нибудь из магистров или учеников. Коридоры были совершенно пусты; лунный свет струился из всех окон, и оттого в Академии было очень светло. Моя тень, черная и длинная, пересекала коридор чуть наискосок.

— Кто там? — сонно проскрипела бдительная элементаль.

— Я.

— А-а, Яльга… — Она зевнула, бесшумно проворачивая дверь на петлях. — Скатертью дорожка.

— Спасибо, — хмыкнула я, перешагивая через порог.

— Ни пуха, ни пера, — досказала элементаль мне в спину.

Я обернулась, чувствуя, что грусть уходит на второй план. На первый же выдвигался кураж: нечто похожее я чувствовала в тот день, когда дочиста обыграла половину всей Академии. Все еще будет. Мы еще сыграем с КОВЕНом в крестики-нолики! А потом я, как всегда это делают победители, подпишу рядом свое имя.

Как тогда, на оконном стекле.

Я рассмеялась, неожиданно для себя послав элементали воздушный поцелуй:

— К мракобесам!

Ночной Межинград мало чем отличался от дневного. Народу на улицах хватало: правда, если днем таковой кучковался по площадям и центральным проспектам, то теперь он большей частью находился в подворотнях и закоулках самого что ни на есть подозрительного типа. Впрочем, помимо классических воров, девиц и прочих асоциальных элементов мне попадались и весьма прилично одетые люди, один плащ которых стоил дороже всего моего имущества. Ночь дает прибежище всем. А аристократы — тоже люди, и у них есть свои маленькие грязные дела.

Или не очень маленькие.

Меня не трогали. По плащу, да еще, наверное, по специфическому виду во мне сразу же опознавали магичку; за покушение же на жизнь, имущество или здоровье чародея КОВЕН карал по всей строгости закона. Это если сам помянутый чародей не успевал сотворить из нападавшего чего-нибудь интересное.

Я минула Царскую площадь с огромным памятником, возвышавшимся посредине. Бедняга-конь привычно стоял, воздев к небесам передние копыта. Под его бронзовым пузом раздавался отчетливый звон оружия вперемежку с руганью на эльфийском: верно, кто-то из дворян решил выяснить отношения именно здесь, не найдя лучшего места.

Летний дворец, на фоне светло-синего неба казавшийся черным, оставался от меня по правую руку. Я свернула налево, мимо фонтана Безмолвия, потом пробежала, воровато оглядываясь, по газончику возле фонтана Грез, миновала золоченый фонтан Страстей, бортики которого покрывали эльфийские барельефы. Что поделаешь — царь-батюшка любил фонтаны. Народ же предпочитал барельефы — на них были со вкусом изображены все человеческие пороки. Самым популярным считался четырнадцатый, с молоденькой девицей, целомудренно закутанной в простыню. Эльфы на то и эльфы: простыня ничего не меняла, аллегория была проста, как блюдечко пареной репы.

Дальше лежала ковенская площадь. Я невольно замедлила шаг, оглядываясь по сторонам. Но место это пользовалось дурной славой: здесь не было никого — ни стражи, ни воров, ни вездесущих дворян, жаждущих устроить настоящую дуэль, точно как описывают в романах. Широкая тень от тюрьмы сливалась с тенью от резиденции КОВЕНа, в результате чего полумрак закрывал всю площадь.

«Символично, однако», — не без ехидства подумала я. Никого не было. Решившись, я покрепче перехватила сумку и быстрым, но уверенным шагом пересекла ковенскую площадь. Тень приняла меня, скрывая от посторонних глаз; луна, хвала богам, спряталась за тучу, и теперь меня было почти невозможно увидеть. Засечь же магическим зрением меня нельзя и подавно — зря я, что ли, училась у Фенгиаруленгеддира?

Странно, но ночью тюрьма казалась мне не такой зловещей, как днем. Я спокойно — ну почти спокойно — прошла через двор и поднялась на крыльцо. Первой посмотрела в то самое окошко, давеча показавшееся мне мутным недобрым глазом. Окошко молчало. Я тоже не стала ничего говорить.

Фонтан Слез, воздвигнутый посреди площади, тихонько журчал ароматизированной водой. Царь-батюшка был суров, но милосерден: путем воздвижения вышеупомянутого фонтана он приобщил к высокой архитектуре даже самую недостойную часть своих подданных. Этим же самым фонтаном он обеспечил достойный заработок доброй половине менестрелей: та их часть, что специализировалась на «жалельных» — в основном тюремного содержания, многословно воспевала фонтан Слез в своих лэ, балладах и былинах. Кое-кто утверждал, что никакая в фонтане льется не вода, а самые натуральные слезы невинных или виновных сидельцев, а также их несчастных матушек (непременно старушек, вдобавок насквозь больных), сестер (красавиц, соблазненных негодяем, — за убийство негодяя героя сюда и посадили) или подельников, оставшихся на свободе ценой свободы лирического героя. Впрочем, все желающие могли зачерпнуть воды в горсть и убедиться: единственное, что объединяет ее со слезами, — это полная непригодность для питья. Водичка источала ароматы эльфийских благовоний.

Половину дела я уже сделала. Самую, кстати сказать, легкую: подумаешь, чего такого в том, чтобы ночью добраться до ковенской площади столицы? А вот взломать тюрьму… нет, я, конечно, умею ходить сквозь стены, но это, верно, действует только с той стеной. Мр-рыс… если бы я была уже взрослой магичкой, если бы меня зачислили в КОВЕН! А так я могу хоть до скончания века долбиться лбом в эту дверь.