Наверное, это и подтолкнуло меня тем погожим днем взять ситуацию в свои руки. Нельзя было терять время; каждая минута становилась на вес золота. Почему все радости должны достаться сыну Флоренс? Я тоже хочу жить!
И я незамедлительно приступила к претворению мечты в действительность, торжественно объявив Жози:
– Мы идем на прогулку!
Конечно, она не могла знать, что такое «прогулка», так как ни разу не слышала этого слова. Но она сразу поняла, что затевается нечто грандиозное, а посему бросила терзать сатиновую думку и вся обратилась во внимание.
Я показала ей недавно купленный поводок (к сожалению, никто не надоумил меня приобрести инвалидную коляску). Жози подозрительно уставилась на него. Она еще не видела ничего подобного, но сразу заподозрила неладное. Она обнюхала незнакомый предмет, но прозрение так и не наступило.
Однако ради меня эта собака была готова на все, поэтому предприняла добросовестную попытку пожевать его. Я быстро надела на нее ошейник.
И вдруг это кроткое существо превратилось в разъяренную фурию. Жози каталась по полу, прыгала и пускала в ход все четыре лапы, чтобы стащить с себя ужасную петлю. Впервые за время нашего знакомства мы «разошлись во мнениях».
Я взяла ее на руки и понесла в парк, надеясь, что при виде других собак с ошейниками она сообразит, что к чему. Она и сообразила – после того как трижды едва не задохнулась. Наконец до Жозефины дошло, что ошейник и поводок со мной на другом конце как бы являются ее продолжением. Тогда Жози утихомирилась и приняла существующий порядок вещей.
Она принялась обнюхивать все подряд: скамейки, траву и даже стволы деревьев. Потом я усадила ее и попыталась объяснить, что свежая зелень имеет не только декоративное значение. Я раскошелилась на два доллара за лицензию, и это сделало Жози акционером. Парк стал ее собственностью. Она могла пользоваться травкой и прошлогодней листвой по своему желанию, при необходимости рассматривая их как заменитель «Нью-Йорк таймс». До нее не дошло. Я поняла, что нужен добрый пример, и поднесла ее к боксеру, который как раз изготовился возле мусорной урны. Это оказалось тактической ошибкой. Я рассчитывала на небольшое представление, но вместо этого была сметена ураганом. Мы с Жози в мгновение ока вознеслись на вершину холма.
Потом я дала ей посмотреть на колли, деликатно задравшего ножку возле дерева. Жози не испугалась, но сочла это зрелище отвратительной демонстрацией дурных манер. Чуточку позже она наблюдала то же самое в исполнении коккер-спаниеля и мальтийского терьера. По сравнению с боксером это были детские игрушки.
Я продержала ее на улице двадцать минут. Жози отлично провела время – и только. Едва очутившись в уединении нашей квартиры, она ринулась в кухню, к родной «Нью-Йорк таймс».
Но я ни чуточки не рассердилась. Жози – редкая умница. Я была уверена, что после нескольких прогулок «Таймс» и «Трибюн» утратят свое значение. Она бы ни за что не дала маху в парке, если бы не вопиющая агрессия со стороны боксера.
Когдав тот вечер Ирвинг пришел домой, я представила полный отчет о нашем походе в парк. Жози вертелась тут же и, как бы в подтверждение моих слов, виляла хвостом. Мы обе выглядели такими счастливыми, что Ирвингу пришлось признать: интуиция врача не идет ни в какое сравнение с интуицией матери. Если отвлечься от того, что на следующий день у Жозефины началась дизентерия.
Само собой, мы тотчас бросились к врачу. Он прочитал мне лекцию, а Жозефине достался новый укол в мягкое место. После чего нам снова пришлось прибегнуть к пепто-бисмолу. Его воздействие на Жозефину было поистине чудотворным: она целые сутки страдала от дизентерии, а когда после всего я ее взвесила, оказалось, что она прибавила целый фунт.
Я снова начала поглядывать в сторону парка. Даже врач преисполнился оптимизма и сказал: если в ближайшие сутки не произойдет ничего из ряда вон выходящего, можно будет высунуть нос на улицу. Я была счастлива и уверена в успехе. Ничто не предвещало подвоха. И вдруг Жозефина отказалась принимать пищу.
День был как день, такой же, как все предыдущие. Я поставила перед ней миску с обычной собачьей едой и произнесла:
– Твой завтрак, душенька.
«Душенька» подошла, понюхала и с отвращением отвернулась. То же повторилось во время второго завтрака, обеда и ужина. Но я не стала звонить врачу, а попробовала взять ситуацию в свои руки. Мне претила мысль о подобной жестокости по отношению ко мне, но она тотчас предприняла попытку подавиться ненавистной пищей. Посрамленная, я обратилась к врачу и услышала следующее:
– Вероятно, нужна перемена. Она достаточно окрепла и больше не нуждается в диете. Попробуйте давать ей объедки со стола.
Я честно призналась, что не имею обыкновения отбивать мясо для ростбифа или жарить на электрической плите индейку. Мало того, что в моем распоряжении была всего лишь крохотная гостиничная кухня, так она еще и служила Жозефине спальней, туалетом и ванной. Доктор пробурчал, что это мои трудности. Он врач, а не шеф-повар.
Пришлось посвятить в наши проблемы Ирвинга.
Сначала он не врубился и буркнул:
