Жозеф Бальзамо. Том 2 - [193]

— Да, да, она спит, это ясно, — проговорил Филипп. — Но Господи, что за странный сон!

— Тогда я приступаю к вопросам, — продолжал Бальзамо. — Или нет, вы высказывали опасения, что я могу задать ей нескромный вопрос, так что спрашивайте лучше сами, шевалье.

— Да ведь я только что пробовал с нею заговорить, коснулся ее, но она ничего не слышала, ничего не чувствовала.

— Это потому, что у вас не было с нею контакта. Сейчас я вам помогу.

Взяв Филиппа за руку, он вложил ее в ладонь Андреа.

Девушка улыбнулась и прошептала:

— Ах, это ты, брат?

— Видите, она вас узнала, — сказал Бальзамо.

— Да. Как странно!

— Спрашивайте, она ответит.

— Но если она ничего не помнит, когда бодрствует, то как же ей удастся вспомнить во сне?

— Это одна из тайн науки.

И, вздохнув, Бальзамо уселся в стоявшее в углу кресло.

Филипп стоял неподвижно; рука его все также покоилась в ладони Андреа. Как приступить к расспросам, в результате которых он обретет уверенность в своем бесчестье и узнает имя преступника, возможно, недосягаемого для его мести?

Что же до Андреа, она была совершенно спокойна, и спокойствие это граничило с трансом; лицо ее было безмятежно — и только.

Дрожа, молодой человек подчинился Бальзамо, который повелительным взглядом приказал ему приготовиться.

Но как только Филипп подумал о своем несчастье, как только лицо его начало мрачнеть, Андреа тоже помрачнела и сама обратилась к брату:

— Да, ты прав, это большое несчастье для нашей семьи.

Девушка просто-напросто произнесла вслух мысль, прочитанную ею в мозгу у брата.

Такого начала Филипп никак не ожидал и вздрогнул.

— Что за несчастье? — спросил он, сам толком не понимая, что говорит.

— Ах, да ты же сам знаешь, брат.

— Заставьте ее рассказать, она послушается, — посоветовал Бальзамо.

— Как я могу ее заставить?

— Пожелайте, чтобы она говорила, вот и все.

Филипп посмотрел на сестру, мысленно веля ей говорить.

Андреа зарделась.

— Ах, Филипп, — воскликнула она, — как дурно с твоей стороны думать, что я тебя обманываю.

— Значит, ты никого не любишь? — спросил Филипп.

— Никого.

— Выходит, я должен покарать не сообщника, а преступника?

— Я не понимаю вас, брат.

Филипп взглянул на графа, как бы спрашивая у того совета.

— Будьте понастойчивей, — бросил тот.

— Настойчивей?

— Да, смелее задавайте вопросы.

— Это значит не уважать стыдливость юной девушки.

— О, не волнуйтесь, проснувшись, она ничего не будет помнить.

— Но сейчас она сможет мне ответить?

— Вы хорошо видите? — спросил Бальзамо у Андреа.

Услышав его голос, девушка вздрогнула и обратила безжизненный взгляд в сторону графа.

— Хуже, чем когда спрашиваете вы, но все-таки вижу, — ответила она.

— Ну что ж, — проговорил Филипп, — раз ты, сестра, видишь, расскажи мне подробно о той ночи, когда ты лишилась чувств.

— Разве вы не хотите начать с ночи тридцать первого мая, сударь? Истоки ваших подозрений именно там, как мне кажется. Пора выяснить все сразу.

— Нет, сударь, — отозвался молодой человек, — это бессмысленно, я верю вашему слову. Человек, обладающий вашим могуществом, не станет использовать его для достижения низких целей. Сестра, — повторил Филипп, — расскажите обо всем, что произошло в ночь, когда вы лишились чувств.

— Я не помню, — ответила Андреа.

— Граф, слышите?

— Нужно, чтобы она вспомнила и заговорила. Прикажите ей.

— Но ведь она тогда спала…

— Ее душа бодрствовала.

Бальзамо встал, простер к Андреа руку и, нахмурив брови, что свидетельствовало об огромном напряжении воли, приказал:

— Вспоминайте, я так хочу.

— Я вспоминаю, — отозвалась Андреа.

Филипп вытер со лба выступивший пот.

— Что вы желаете знать?

— Все!

— Начиная с какой минуты?

— С той, как вы легли в постель.

— Вы видите себя? — осведомился Бальзамо.

— Да вижу: я держу в руках стакан, поданный мне Николь… О Боже!

— Что такое?

— О, негодяйка!

— Говори же, сестра, говори.

— В воду что-то подмешано: если я ее выпью, я погибла.

— Подмешано? — воскликнул Филипп. — Но зачем?

— Постой, постой!

— Говори сперва о питье.

— Сейчас я поднесу его к губам, но… в этот миг…

— Ну, ну?

— Меня зовет граф.

— Какой граф?

— Вот он, — сказала Андреа, указывая на Бальзамо.

— А потом?

— Потом я отставляю стакан и засыпаю.

— Дальше, дальше!

— Я встаю и иду к нему.

— А где граф?

— Под липами, напротив моего окна.

— Граф так и не вошел в вашу комнату?

— Нет.

Бальзамо бросил на Филиппа взгляд, который явственно говорил: «Вот видите, сударь, я вас не обманул».

— Итак, вы пошли к графу, — продолжал Филипп.

— Да, когда он меня зовет, я подчиняюсь.

— Что нужно было от вас графу?

Андреа заколебалась.

— Говорите, говорите, — воскликнул Бальзамо, — я не буду слушать.

И, упав в кресло, он закрыл уши ладонями, чтобы не слышать слов Андреа.

— Скажите же, что хотел от вас граф?

— Он спросил об одной особе…

Андреа опять запнулась; можно было подумать, что она боится причинить графу боль.

— Продолжайте, сестра, продолжайте, — повторил Филипп.

— Об особе, которая бежала из его дома и, — Андреа понизила голос, — потом умерла.

Хотя Андреа проговорила это очень тихо, Бальзамо, услышав или угадав смысл, издал глухой стон.

Филипп прекратил расспросы, наступила тишина.

— Продолжайте же, — заговорил Бальзамо, — ваш брат желает знать все — пусть так и будет. Что сделал граф, когда узнал все, что хотел?