Жизнеописание Льва - [5]

Радио поет «Вместе весело шагать по просторам…».

— Так какие новости на станции? — кричит с кухни Анатолий.

— Встретила Екатерину Анатольевну, говорит, в Востряково дом сгорел, — Лариса Витальевна, переодетая в домашнее платье, возникает на кухне. — Никто, слава богу, не погиб.

— А от чего загорелся-то?

— Так кто его знает, может…

И вот тут на кухне появляются рыдающая Катя и бледный Вова.

— Вова! — строго говорит Анатолий. — Сколько раз тебе объяснять, что Катя слишком маленькая для…

— Папа! — в ужасе говорит Вова. — Мы Леву убили.

Дальше начинается хаос и безумие, потому что за клубничными грядками действительно виден Лева, который лежит неподвижно под барабанящим дождем. Первой кидается к нему бабушка Лара, а за ней остальные со своими «я только сказала умирай я тебя убила», «давайте я сбегаю за костей он же доктор», «господи какой позор чужой ребенок» и, наконец, «лева лева левочка».

Мальчика осторожно переносят в дом. Он дышит, но не приходит в себя. Анатолий растерянно топчется над Левой, теперь совсем мокрым, так как его с терапевтической целью решили посильнее увлажнить — изо рта, как белье перед глажкой, — но от волнения вместо мелких брызг вылилось всё так. Катя рыдает, вывернув в реве распухшие губы и мешая слезы с соплями.

— Прекрати сейчас же! — требует Светлана. — Объясните мне, что произошло!

— Мы играли… (Вова)

— И его надо было убить. (Катя)

— Почему?

— Потому что меня нельзя, я красивая. Я кто, Вов?

— Арамис.

— Да. А Вова — Д’Артьян.

— Д’Артаньян.

— Его тоже нельзя, он герой. А Лева все равно толстый. Он сказал, что не хочет умирать, а Вова сказал, что так надо. А Лева тогда сказал, что он вечером спросит у мамы… А потом Вова его ранил, и он упал! — Катя опять плачет и еще икает.

— Чушь какая-то! — говорит Анатолий. — Самый толстый — это, значит, Портос, что ли? А зачем его убивать? Он же в книге не умирает? Или я забыл?

— Толь, ты сейчас вообще не о том думаешь, — говорит Светлана.

— Нет, погоди! Зачем Портоса-то убивать?

— Ну, кто-то должен умереть… — тихо и упрямо говорит Вова.

— Чушь какая-то! — опять говорит Анатолий. — Ну что? Надо действительно за Костей идти.

— Лева, оживааааай! — взвывает Катя.

И Лева сразу открывает глаза.

Так просто.

— Ты как, приятель? — осторожно говорит Анатолий.

Лева садится. Встает. Катя икает.

— Спасибо, неплохо, — говорит он. — Я пойду домой.

— Тебя проводить, Лёв? — спрашивает Светлана.

— Нет, спасибо! — говорит Лева.

И действительно идет домой. Никто не решается его проводить. Всем неловко, и все молчат. Но тут Катя икает опять, и все смеются.

Лева же возвращается на свой участок. Дождь шуршит по листьям. В глубине сада в гамаке под навесом дремлет мама. Ей на ухо сладострастно поют комары. Василь Василич торопливо тащит хворост в сарай. Из охапки, которую он несет, выпадает ветка. Лева поднимает ее и несет вслед за Василь Василичем. Кладет в кучу. Идет в дом. Там откуда-то взялись кошки — возможно, их десять с половиной. Он проходит в свою комнату, где на кровать уже водружен тюк подушка-в-одеяле, и, не разворачивая тюка, сам сворачивается рядом с ним в улитку на толстом матрасе с подозрительными желтоватыми пятнами поверх блеклых голубых и серых полос. Пружины кровати лязгают, пару-тройку раз качают Леву и успокаиваются. За окнами настойчиво и равнодушно лупит ливень.

Еще один дождливый день

На той самой даче, откуда серого кабысдоха изгнал некто Борис, смотрят телевизор.

Хозяин, собственно Борис, — в кресле, вязаная кофта; хозяйка — за столом, красивая шаль, раскладывает пасьянс. Изредка взглядывает на экран. На стуле притулилась маленькая старушка, кто запомнил, — Полина Петровна, бабушка того самого внука, который кого-то пырнул или не пырнул (внук Шредингера). Левина мама на другом стуле.

И вот гости в капюшонах. Баба Лара, Вова и Катя.

— Лариса Витальевна! Милая моя! — ошарашенно говорит хозяйка, пропуская их в дом. — Это же «Красное и черное»! Куда ж вы детей!

— Ничего, дружочек, они тихо, — невозмутимо говорит баба Лара. — Мы их сейчас куда-нибудь в другую комнату. Толька пошел на станцию провожать Светлану. Вернется — заберет, я ему записку оставила. Мы их где-то тут…

Хозяйка колеблется, потом решается.

— Нет уж, пусть с нами смотрят, хоть на виду. Все равно не поймут или… ну я не знаю, глаза им, что ли, будем закрывать…

Они идут в комнату. Смех и удивленные восклицания. Сосредоточиваются на экране. Старушка Полина Петровна вполголоса пересказывает Ларисе Витальевне, что она пропустила.

— Ну, всё, Полина Петровна! — Это хозяйка, тихо и убедительно: — Ларочка Витальевна сама разберется!

Госпожа де Реналь испуганно окликает своего сына, взобравшегося на дерево.

— Татулечка, как Лева? — тихо спрашивает Лариса Витальевна (как сказал бы Толстой, «по бессознательной для себя филиации идей»).

— Грех жаловаться, — несколько удивленно отвечает та. — А что?

— Нет, так, ничего.

Жюльен Сорель карабкается на скалы. Вова внимательно смотрит на экран. Катя разглядывает присутствующих. Дождь все сильнее. За окном ярко сверкает, и почти сразу раздается сильный удар грома.

— Как жахнуло! — это Покровский. — Где-то прямо над нами!