Жизнеописание Льва - [46]

В одну из ночей у меня случилась истерика, первый раз в жизни. Я ходила по комнатам и громко хохотала. Мой смех разбудил папу. Он дал мне воды, усадил, обнял и долго сидел рядом. Я сильно плакала, потом перестала: мне сделалось хорошо. Несчастье переживается легче, когда ты не один. Жаль, что обычно папа ведет себя отстраненно; нам с Митей кажется, что он привязан к нам не больше, чем мама, оставившая ему нас при разводе.

Потом папа оделся и пошел наверх. Он спустился довольно быстро: ему не открыли.

Опять еду на дачу. Наверное, в этом нет смысла, но мои силы на исходе, и я не могу придумывать новые пути поиска — только повторяю прежние. Правда, одну новую вещь я делаю — распечатываю на работе фотографии Льва с просьбой сообщить о нем и своим телефоном. Расклеиваю их в Газетном, но оттуда они быстро исчезают — надо думать, Петр их снимает. Возможно, он напрямую не виноват в исчезновении Льва, но он, конечно же, не заинтересован в его возвращении.

Я также расклеиваю свои листовки на платформе и по пути следования на дачу Льва. Сосед говорит, что это пустое занятие.

Обхожу церкви вокруг дома Льва. В одной нахожу батюшку, отца Леонида, к которому Лев часто ходил. Отец Леонид мне нравится — он немолод, у него карие глаза и теплая быстрая речь. Но он не знает ничего определенного насчет Льва. Свою теорию про юродство мне неловко ему озвучить — вроде как я лезу не в свою область.

Дежурная, когда я в очередной раз вызывала полицию, проговорилась, что в той квартире делают ремонт.

Я поднялась туда рано утром, захватив блокнот и ручку, и стала звонить, не снимая руки со звонка. Мне открыла мать. Она выглядела заспанной, из квартиры пахло несвежим. Я сказала, что подам на них в суд. «Вы уж извините», — сказала она, и губы ее скривились в плаксивую скобку. Я попыталась узнать фамилию неандертальца, но она ее не знала или не хотела мне сказать.

Еще раз еду в Газетный. Петр больше не хочет со мной общаться. Он открывает, но разговаривает через щель; на лестничной клетке очень темно; серая щетина на лице Петра давно превратилась в небольшую бородку. Я все спрашиваю и спрашиваю обо Льве, а Петр молча смотрит на меня.

В эти дни я получала много советов, зачастую очень наивных. Например, советовали беруши. Или релакс-музыку. Снотворное. Как будто за два месяца я сама об этом не догадалась. Я ходила к другим соседям в надежде найти союзников, но оказалось, что никого, кроме меня, этот шум не беспокоил. В «Фейсбуке» на мой отчаянный пост я получила много шуток и веселых идей вроде пригласить трубача позаниматься в моей квартире.

Наверное, надо было действовать более решительно: купить профессиональный шумомер, подать в суд, в конце концов, пригласить телевидение. Но воля моя к этому времени была полностью парализована. На работе я постоянно думала о том, как приду домой и не смогу спать. Впрочем, я уже и не пыталась заснуть, потому что все время прислушивалась к звукам сверху, даже когда было тихо. Уровень шума я не могла оценить объективно: любой звук казался слишком громким. У меня испортились отношения с близкими и друзьями, которым надоело меня жалеть. Я постоянно плакала. О нормальной работе не могло быть и речи.

Мите я говорить ничего не стала, но он прочел мой пост в «Фейсбуке» и поставил грустный «лайк».

Неожиданно мне начинают звонить по объявлению. В основном рассказывают одно и то же: что видели Льва, который в грязной одежде собирал на станции и по дорогам мусор. Кто-то видел, как он таскал этот мусор в пункты раздельного сбора отходов.

Среди звонивших оказывается и тот самый «дядя Костя». Он говорит, что знает Льва с детства, и приглашает меня в гости. Судя по голосу, он сильно пьян, и мне не хочется к нему ехать. Я прошу Женю поехать со мной, хотя не уверена, что у меня нет другого выхода, кроме как позвать именно его. Я просто хочу еще раз его увидеть.

По дороге я пытаюсь пожаловаться на соседей, но он, как и раньше, не слушает меня, а рассуждает об особенностях подвига юродства. Я все хочу добиться у него, почему все-таки Лев пустил к себе жить Петра, но не могу найти паузу. Хочется плакать, но я просто перестаю слушать и смотрю в его глаза — когда-то голубые, теперь водянистые.

Константин встречает нас на станции, он трезв. Долго идем в дальний конец поселка. Недавно выпал снег, но тут же растаял. Мы сходим с асфальтовой дорожки на раскисшую черную землю.

Видно, что дача Константина была когда-то очень приличной. Я сажусь отдыхать на кухне — мне стало тяжело ходить на большие расстояния. Константин ставит угощение, конечно, с выпивкой. Наверное, ему скучно без Льва, и он рад людям.

Они разговаривают и разговаривают с Женей. Я жалею, что выпила, — теперь мне очень хочется спать. Незаметно ухожу в комнату и засыпаю там на диване. Сквозь сон слышу гул голосов и странные звуки, как будто кто-то то ли воет, то ли тянет одну протяжную ноту. В комнате пахнет советским одеколоном — я чувствую это тоже сквозь сон. Я уже не могу спать по-настоящему.

Константин и Женя смеются, стоя надо мной. «Ты, мать, совсем не умеешь пить», — говорит Женя. Я опять пытаюсь объяснить ему про соседей, но он уже не слушает.