Жизнь животных в рассказах и картинках по А. Брэму - [10]
Первый день нашей охоты был неудачным. На утро следующего дня, когда вода в реке поднялась от дождя, мы снова видели утконоса, но не стреляли. Возвращаясь домой после полудня, мы ранили одного утконоса, и, повидимому, тяжело. Он тотчас же погрузился в воду, но вскоре опять поднялся на поверхность. Несмотря на раны, он продолжал нырять, но с каждым разом все меньше и меньше оставался под водой. Он всеми силами старался достигнуть противоположного берега, где, вероятно, хотел укрыться в своем жилище. Плыл он тяжело, держась над водой гораздо выше, чем обычно. Пришлось сделать еще два выстрела, и животное осталось неподвижным на поверхности воды. Когда собака принесла его к нам, мы увидели, что это прекрасный экземпляр самца. Утконос еще двигался время от времени, часто дышал через ноздри, но не издавал никакого звука. Через некоторое время он оправился и нетвердой походкой заковылял к реке, но вскоре несколько раз перекувыркнулся через голову и умер.
До его смерти я успел проделать следующий опыт. Мне много приходилось слышать о том, как опасен укол шпоры утконоса. Поэтому, как только раненое животное побежало, я схватил его и поднес руку к „ядовитым“ шпорам. Делая отчаянные усилия, чтобы освободиться, утконос поцарапал меня когтями задних ног и уколол шпорой, но мне кажется, что этот укол был чисто случайным. Утверждали также, будто утконос, чтобы защищаться шпорами, ложится на спину. Такое мнение покажется нелепым всякому, кто сколько-нибудь знает утконоса. Но мы проверили и это. Я положил утконоса на спину: бедное животное и не думало защищаться, а только старалось стать на ноги. Проделав позднее еще ряд опытов над другими ранеными утконосами, я окончательно убедился, что шпоры не служат утконосу оружием для защиты. Яда в шпорах нет, хотя туземцы называют шпору утконоса „дерзкой“, подразумевая под этим словом вообще все ядовитое и вредное. Впрочем, „дерзкими“ они называют и царапающие задние ноги самца, хотя совсем не боятся схватывать за них живого утконоса.
Когда утконос бежит по земле, он производит впечатление до того необычайное, что может испугать нервного человека. Кошки тотчас же убегают от него, и даже собаки, которые не были специально выдрессированы для охоты за утконосом, смотрят на него, насторожив уши, не смея его тронуть».
Передняя лапа утконоса: слева — с отодвинутыми плавательными перепонками, справа — со сложенными.
Желая узнать, как устроено жилище утконоса, Беннет исследовал множество нор. Со своим помощником он отыскивал вход в нору и начинал копать по направлению к гнезду. «Вход в нору, — рассказывает Беннет, — более широк, чем дальнейшая часть хода. По мере того как наши раскопки продвигались вперед, нора становилась все ýже и ýже, пока наконец не сузилась до толщины тела животного. Когда мы разрыли нору на протяжении трех метров, из земли вдруг показалась голова утконоса. Он имел такой вид, будто его только что разбудили. Почувствовав, что наша шумная работа совсем не имеет в виду его благополучия, он поспешно бросился назад в гнездо. Но когда он повернулся задом, его схватили за заднюю ногу и вытащили из норы. С испугу он выбросил вонючие испражнения, что, конечно, не доставило нам никакого удовольствия.
Животное не издавало никакого звука и не пыталось защищаться, делая только попытки бежать, причем задними ногами слегка оцарапало мне руку. Его маленькие светлые глаза блестели; ушные отверстия то расширялись, то суживались, будто оно напряженно прислушивалось; сердце сильно билось. Но скоро утконос покорился своей участи, хотя время от времени все-таки пытался убежать. Пойманный зверек оказался самкой. Мех ее был так густ, что она казалась помещенной в толстый меховой мешок. Мы посадили пленницу в большую бочку с водой, поставленную наклонно, так что по желанию самка утконоса могла находиться в воде или вылезать на сухое место. Сначала она усиленно скребла когтями стенки бочки, пытаясь выйти на волю, но, убедившись в бесплодности своих усилий, успокоилась, свернулась в клубок и заснула. Ночью она снова забеспокоилась, скребла передними лапами, точно пыталась вырыть себе нору.
Утром я нашел ее крепко уснувшей. Спала она, подвернув под себя хвост, подогнув клюв под грудь и свернувшись клубком. Когда я разбудил ее, она заворчала, как щенок, но тише и, пожалуй, благозвучнее. Весь день она была довольно спокойна, ночью же опять пыталась убежать и издавала продолжительное ворчанье.
Все мои соседи-европейцы, которые до сих пор видели утконоса только убитым, приходили посмотреть на мою пленницу. Вообще это был первый случай, когда европеец поймал живого утконоса и исследовал его жилище.
Положения тела молодых утконосов на суще.
Переезжая в другое место, я посадил утконоса в маленький ящик с травой и взял его с собой. Чтобы дать отдых пленнице, я через некоторое время разбудил ее и пустил на берег реки, привязав за лапу веревкой. Пленница быстро нашла дорогу к воде и поплыла против течения, задерживаясь с видимым удовольствием в местах, густо поросших водяными растениями.
Наплававшись досыта, она вылезла на берег, легла на траву и стала с большим усердием скрестись и причесываться. Чистилась она задними лапами, то одной, то другой поочередно, но вскоре перестала пользоваться привязанной лапой, так как веревка мешала. Эластичное тело животного сильно выгибалось навстречу чистившей лапе. Чистка продолжалась более часа, но зато по окончании ее мех утконоса стал совсем гладким и блестящим. Во время чистки я положил руку на то место, которое чистила моя пленница. Ее когти легко скользили по моей коже; я убедился, что она действует ими очень осторожно. А когда я сам попробовал ее почесать, она отбежала от меня на некоторое расстояние и снова принялась приводить себя в порядок. После нескольких моих неудачных попыток она все-таки позволила погладить себя по спине, но в руки не давалась.
