Жизнь Вудхауза - [21]
Одному богу известно, когда вы получите это письмо. Будьте любезны, вышлите посылку весом до пяти фунтов: один фунт табака «Принц Альберт», остальное — шоколад с орехами. Отправляйте такие посылки каждый месяц. У меня тут все отлично, есть идея нового романа. Надеюсь, смогу его написать. Когда меня интернировали, заканчивал роман про Дживса — оставалось четыре главы, и еще два рассказа.
«У меня тут все отлично, есть идея нового романа»; в этом — весь Вудхауз и весь смысл его жизни. Легко упустить из виду, что, хотя Вудхауз писал популярную юмористическую литературу, в нем была та редкая бескомпромиссность, которая отличает подлинного художника, и проявлял он ее без аффектации, очень по-английски. Его шутливый голос не затихал даже в трудную минуту. «Деньги в банке», конечно, не «Дон Кихот» и не «Путь паломника» (обе эти книги тоже были написаны в тюрьме), но это безусловно часть вудхаузовского мира. Как рассказывал Вудхауз Тауненду, роман писался «в помещении, где пятьдесят человек в это время играли в дартс и пинг-понг», а немцы-охранники заглядывали писавшему через плечо. Однако роман — важное свидетельство того, как держался Вудхауз в военные годы. Хотя книга сочинена в наихудших мыслимых обстоятельствах, в ней очень мало упоминаний о тяготах, которые пришлось пережить ее автору, — как будто война просто прошла мимо. Более осязаемым для него был мир его воображения.
Действие «Денег в банке» происходит отчасти в вудхаузовском Лондоне, отчасти в той английской Аркадии, где принято переодеваться к ужину, а слуги отделены от хозяев дверью, обитой зеленым сукном. <…> Роман описывает ту Англию, которая к 1941 году уже исчезла, однако, как и в остальных книгах Вудхауза, опыт автора превращается в фарсовое подобие действительности. «Ферма здоровья» миссис Корк, посетители которой тоскуют по плотному обеду: стейку и пирогу с почками, — это образ лагеря в Тосте. Роману не вполне свойственна привычная вудхаузовская легкость. Возможно, нетипичные для Вудхауза выражения вроде «фига с два» или «осточертел» появились из-за докучной атмосферы лагеря, но во всем остальном этот роман — пусть и не лучшая его книга, но в ней, как ни странно, нет и следа военного времени; книга оглядывается на прошлое, а не заглядывает в будущее.
Вудхауз изобразил плен лишь косвенно — и это тем более удивительно, что для большинства интернированных пребывание в И-лаге VIII стало критическим испытанием. Во время трехдневного пути через Германию он жаловался на «чувство брошенности», напомнившее ему о детстве: сержант, возглавлявший конвой, казался «взволнованной матерью, или даже скорее тетушкой», но Вудхауз быстро к этому привык. Хотя новое пристанище — бывший приют для душевнобольных, входивший в целую систему лагерей в Силезии — и выглядело официально, изнутри оно так напоминало пансион Далвича, что Вудхауз очень скоро притерпелся к мужскому обществу, столь мучительному для многих. «Меня особенно привлекало в Тосте то, что его явно содержали в порядке, — писал он позже. — Впервые мы оказались в настоящем, а не во временном лагере». Вудхауза зарегистрировали, обыскали, проверили на вшивость, сделали ему прививку и направили в камеру; тогда-то он обратил внимание на деталь, которую можно было с легкостью превратить в шутку: «Они [нацисты] ко мне присмотрелись и, кажется, всё поняли: по крайней мере, отправили нас в местный сумасшедший дом». А если без шуток — Силезия хранила самую страшную тайну Третьего рейха: менее чем в пятидесяти километрах от Тоста находился Освенцим, а до Бельзен-Биркенау ехать было меньше суток.
Бывшая психбольница в Тосте — мрачное здание из красного кирпича — больше походила на школу или тюрьму. Ее окружал небольшой парк, который с одной стороны ограждала высокая стена, а от соседних ферм отделяла колючая проволока. Сквозь зарешеченные окна была видна дорога, по которой туда-сюда сновали машины — шла обыденная жизнь. В трехстах метрах от главного здания, в парке, стояла вторая постройка, столовая, и третья, которую называли Белым домом; в ней устроили лазарет и помещения для отдыха; там Вудхаузу вместе с одним саксофонистом выделили рабочий кабинет — бывший изолятор с войлочными стенами. Интернированные спали в общих комнатах в главном здании, вмещавшем примерно тысячу триста человек. В одной комнате с Вудхаузом, 309-й, разместили шестьдесят четыре человека; он с гордостью отмечал: «Мы думаем, здесь собраны сливки нашего лагеря». Сценка из лагерной жизни, которую он набросал в записной книжке, больше всего напоминает пансион английской частной школы:
На крышах белый иней. Позавтракав, я лежу на кровати и с интересом гляжу, чем занимаются мои соседи. Артур [Грант] подметает под кроватью, Джордж Пиккард штопает носок, Шарни зашивает жилетку, Маккандлесс делает записи в дневнике, Рекс Рейнер бреет затылок Смиту, Том Сарджинсон сидит за столом и учит немецкий, Энке с Маккензи играют в шахматы, Бримбл чинит ботинки, в середине комнаты еще кто-то подметает. Со второго этажа спускается Том Макгроув, он принес сегодняшние слухи.
