Жизнь: вид сбоку - [101]

– Уважаемый Федор Михайлович, нам как старейшинам, так сказать, нашего цеха выпала огромная честь первыми поприветствовать вас на райской земле.

Неодобрительный свист потонул в шуме восторженных аплодисментов. Только сзади послышался злой шепот Левия Матвея:

– Старый врун, не он первым приветствовал, а я. Он только врать начал первым, так и врет с тех пор.

Ева неодобрительно покосилась на ангела Леву и подхватила эстафету у мужа.

– Думала ли я, – зазвучал ее сладкий до приторности, елейный голос, – когда очень давно в эдемском саду сочиняла своего легендарного змея, что эта невинная забава приведет к таким грандиозным последствиям, и в конце концов мы будем сегодня испытывать огромное наслаждение, встречая в хлебосольном райском краю величайшего на земле, пожалуй, кроме нас с мужем, писателя, великолепнейшего господина Достоевского.

– Ну лапочка, – возразил ей Адам, – не преувеличивай, ты же просто сказала: «Адик, что-то там шевелится в кустах, мне страшно». А змеем его назвал я.

– Пупсик, ты все, как всегда, перепутал, может, еще детей ты наших рожал вместо меня и щи варил?

– Ах ты сварливая баба, а кто мясо для этих щей добывал, кто всю жизнь и даже здесь, в раю, на тебя горбатится? Хорошо пристроилась, ни дня не работала, дома у очага теплого сидела, поди хреново? И еще смеешь на меня рот открывать? Молчи, женщина, ты вообще из моего ребра сделана!

– А потому что ребро – это самая интеллектуальная часть твоего тела, тупой ты мужлан. Забыл, как с козами этими мне изменял?

– Какими козами? – покрываясь пунцовыми пятнами, тихо спросил Адам.

– Такими, обыкновенными, горными, похотливое ты животное.

– Да я их… – показательно возмутился Адам, – только для дела, я их… разводил, чтобы у детишек молочко всегда было, а ты, ты… Ты сама шалава, со змеем-то, со змеем, которого я, между прочим, выдумал, шашни крутила, я точно знаю, он мне сам рассказал…

На этих словах Ева не выдержала, запрыгнула на мужа, вцепилась ему в бороду и, вырывая пучки волос, стала царапать ему лицо. Адам оттолкнул ее, оба они упали и покатились вниз с холма. Немного помедлив, на их место взошел ангел Лева.

– Друзья, – сказал он своим скрипучим голосом, гордо расправив крылья. – Господь специально попросил меня выпустить этих старых маразматиков вперед, чтобы наглядно продемонстрировать основополагающую в нашей с вами общей профессии вещь.

– Конфликт, конфликт… – зашелестело по рядам писателей.

– Да, конечно, – согласился Левий Матвей, – конфликт. Конфликт – это основа всего сущего. Бог разделил человека на мужчину и женщину, казалось бы, какая малость. Но из этой малости произошли и любовь, и предательство, и самопожертвование, и алчность, и гордость, и много еще чего произошло. Конфликт сдвинул колесо сюжета с мертвой точки, конфликт создал историю. Сегодня к нам присоединился поистине великий человек. Писатель, наглядно показавший, что конфликт носит преимущественно не внешний, а внутренний характер. Любое разумное существо разделено внутри себя на тысячи мужчин и женщин, ангелов и демонов, злых и добрых сущностей. Основной сюжет разворачивается в душе человека и, только развернувшись там, выплескивается в мир. До Федора Михайловича об этом не догадывались не только простые люди и писатели, этого не понимал сам Господь. А сегодня понял. Мы стоим на пороге великих перемен. Миллионы лет Бог писал нас, но сейчас мы как никогда близки к развязке. И большая, неоценимая в этом заслуга господина Достоевского. Наша сегодняшняя задача и прямая обязанность, хотя бы из чувства благодарности, – помочь Федору Михайловичу адаптироваться к новым для него условиям рая. Потому что конфликт никогда не кончается, он есть даже здесь. Вы все понимаете, о чем я говорю. Большинство из нас думали, что рай – бесконфликтное место, и жестоко ошибались. Разве может бесконфликтное место существовать в принципе? Все сущее существует исключительно благодаря конфликту. Бесконфликтна только смерть, а мы не умерли, как видите. Мы не умерли, и это уже само по себе рай. Мы не умерли и, значит, обязаны страдать. Но любое страдание подразумевает счастье, и наоборот, потому что одно без другого существовать не может. И это тоже конфликт. Нас мучают наши персонажи, плоды наших земных трудов, рожденные в муках творчества. Здесь, в раю, они обрели плоть и гоняются за нами. Мы смирились с этим. Мы, писатели, изобретательные существа, мы открыли много способов облегчить нашу участь. И я думаю, мы все охотно поделимся ими с господином Достоевским. У меня есть только две просьбы, и то не моих, а от Господа. Первая – не раскрывайте, пожалуйста, Федору Михайловичу сути нашего загробного писательского счастья. Он и сам скоро узнает, а открывать последнюю страницу книги, не дочитав до конца, это по меньшей мере непорядочно, да и глупо к тому же. И вторая просьба. Не набрасывайтесь сразу на великого человека, он сам подойдет к тому, к кому сочтет нужным. Пусть наше общение будет неформальным и дружеским. Согласны?

– Да, согласны, – дружно проскандировала толпа, и ангел Лева вместе с Федором Михайловичем стали спускаться вниз к народу. Первым, кого увидел великий писатель внизу, был странный господин в китайском халате и черных прямоугольных очках.