Жизнь венецианского карлика - [4]

Адриана, стоявшая возле госпожи, испустила длинный горестный вопль и рухнула на пол. Я хотел шагнуть к ней, но Фьямметта остановила меня взглядом.

— Вставай, Адриана, — проговорила она сердито. — Всем известно, что, если женщина уже лежит, гораздо легче задрать ей юбки. Ну, вставай же. Живо!

Адриана, судорожно всхлипывая, поднялась, а всем, кто был в комнате, передался ее испуг.

Фьямметта развернулась, и я увидел борьбу ярости и страха на ее лице.

— Да что с вами со всеми произошло? — Она стукнула кулаком по столу, да так сильно, что звякнули приборы. — Вы сами подумайте. Не могут же они перебить римлян всех до единого. Тех, кому суждено выжить, спасет собственная хитрость, а не какие-то тупые кухонные ножи! Впрочем, так и знай, Бальдассаре, я прощаю тебе тупые ножи, потому что твои соусы искупают мясницкую грубость твоих ударов.

— Когда они доберутся до нашего дома, конечно, среди них могут оказаться и такие, кто еще не утолил страсти к блуду и крови, но будут и те, кто всем этим пресытился. В аду горят и сами черти, кои там обитают, а бешеная жажда убийства способна доводить и до безумия, и до болезни. И потому мы спасем этих безумцев от них же самих. Мы распахнем перед ними двери своего дома, мы обеспечим им отдых и окажем гостеприимство — искусство, в коем мы прекрасно изощрены. А взамен пусть они и заберут — да мы и сами им предложим — все эти ложки и вилки, бокалы, коврики, побрякушки и все остальное, что только можно сдернуть со стен; они же, если нам повезет, сохранят нам жизнь. Еще и потому, что когда ты проводишь годы в дороге и вдруг встречаешь на пути обиталище, где можно почувствовать себя как дома, — это огромное утешение. К тому же в таком месте можно безопасно сложить захваченные военные трофеи, а единственное, что даже лучше отличной шлюхи, — это отличный повар. А в этом доме, напомню вам, имеется и то и другое.

В тишине, которая воцарилась за ее словами, мне померещились аплодисменты совсем других слушателей, а именно: клириков, банкиров или ученых, которые, наевшись и напившись до отвала, наслаждаются тонкостями спора с прекрасной женщиной, в котором изящное приправлено грубым, — искусством подобных споров моя госпожа владела в совершенстве. Сейчас же ей никто не хлопал. Поверили ли ей? Для меня ее речь прозвучала вполне убедительно. Но это было совершенно не важно. Пока они оставались на местах. Никто даже не шевельнулся.

Фьямметта набрала воздуху в грудь.

— Для тех, кто хочет уйти, есть дверь.

Она выждала.

Наконец повар встрепенулся с ворчаньем:

— Я там один кручусь. Если вам нужна хорошая еда, пришлите девчонку мне в помощь.

— Она не готова. Придется тебе взять в помощники одного из мальчишек. Дзаккано! Не сердись, вы не надолго разлучаетесь. Ты, Джакомо, приготовь свечи. Мне нужно, чтобы с наступлением сумерек свет горел повсюду. Ты, Адриана, ступай нарядись. Возьми из моего сундука синее платье с высоким воротом и надень атласные домашние туфли подходящего цвета. Положи немного румян на лицо, но только совсем немного! Ты должна выглядеть мило, но не соблазнительно! И не трать на прихорашивание целый день.

Девушка, которая, казалось, разрывается между радостью и ужасом, побежала к лестнице. Когда комната опустела, Фьямметта опустилась на стул во главе стола и оказалась в конусе солнечного луча, отчего мне стали видны мельчайшие капельки пота у нее на лице.

— Мастерская работа, — произнес я тихонько. — Теперь никто не уйдет.

Она пожала плечами и прикрыла глаза.

— Тогда, возможно, смерть ждет их здесь.

Мы немного посидели, вслушиваясь в постепенно нараставший шум с улицы. Вскоре горстка пропащих душ превратится в поток безумцев.

Сомнения по-прежнему висели в воздухе. Я лишь озвучил их:

— Сумеем ли мы?

Она тряхнула головой.

— Как знать? Если они и в самом деле так измучились от голода и усталости, как уверяет молва, тогда у нас есть надежда. Будем молить Бога об испанцах. Я не встречала еще ни одного испанца, которому плотские радости жизни не были бы дороже благочестивых мыслей о смерти. Если же это окажутся лютеране, тогда нам лучше сразу вцепиться в четки и понадеяться на мученический венец. Но сначала я проглочу все свои драгоценности.

— Зачем? Чтоб высрать их потом в аду и подкупить стражников?

Ее звонкий смех вселил в меня искорку надежды.

— Не забывай, Бучино, — я же все-таки кардинальская куртизанка! У меня достаточно индульгенций, чтобы очутиться не ниже, чем в Чистилище.

— А где же тогда уготовано местечко карлику кардинальской куртизанки?

— Ну, тебе хватит места и под сорочкой кающейся грешницы, — ответила она, и в тот же миг над уличным гулом возвысился чей-то голос, и до нас долетело несколько искаженных, но узнаваемых слов: «Casas nobiles… ricas. Estamos aqui» [2].

Враг, похоже, прибыл. Если милосердие исходит от Бога, то некоторые уверяют, что удача — от дьявола, а уж он-то своих всегда спасает. Мне же известно одно: в тот день весь Рим стал ристалищем, где вершились судьбы множества людей, и потом, когда мертвые тела сбрасывали в общие ямы, выяснилось, что невинных созданий погибло не меньше, чем уцелело грешников. О том, к какому роду людей относились мы, я предоставляю судить другим.