Жизнь вдребезги - [44]

В час ночи Генри Флейшер, морщась от зловония, входил в заведение под названием «Белый страус». Белого здесь ничего не было, и никто такого цвета не помнил. Что такое «страус» иногда вызывало споры. Некоторые считали это сортом пива, а другие – растением. В воображении Флейшера pa так мог выглядеть только курятник, но не жилье. Он тоже был не прав.

Солидного гостя в котелке и тростью с почестями, при гробовой тишине проводили наверх. Сердце адвоката замирало, когда он слышал очередной скрип ступеней под собственной статной фигурой, медленно поднимающейся на второй этаж. В душе он проклинал Коттона, но как только ему приходили на память те места, из которых он его вытаскивал, Флейшер успокаивался. Это был не худший вариант.

Коттон сидел за столом под засиженной мухами тусклой лампочкой и писал. Он заполнял дневник.

– Ты очень быстро обернулся. Генри.

– Я так и не могу понять, от кого ты должен скрываться, и кто тебе угрожает. Что ты здесь делаешь?

Коттон не хотел выглядеть круглым идиотом и выдавал информацию малыми дозировками, упуская, как он считал, незначительные детали, картины, деньги в портфеле и прочую мелочь.

– Практически человек погиб у меня на руках, и я остался с его документами.

– Ну дальше я читал в твоем сценарии, ты находишь деньги и начинается…

– Я ничего не нахожу. Просто за этим человеком идет охота. Кому-то не терпится его хлопнуть. Но я то тут при чем?

– Даг. Мне это надоело. Ты еще не стар, чтобы впадать в детство. Ты потерял грань между реальностью и вымыслом. Желаемое ты выдаешь за действительное, а действительное заключается в том, что ты пропадал, двое суток и явился в какой-то курятник и кричишь, что ты Наполеон.

– Не Наполеон, а Робин Райнер.

– Почти одно и тоже!

– Ты мне не верить? А Нью-Йорк? А звонок комиссару управления? А это?

Коттон достал бумажник и выложил на стол карточку специального страхования на имя Робина Райнера и право на жительство на территории Соединенных Штатов.

– Это очень убедительные аргументы, Генри. Есть уже люди, готовые меня прикрыть. Этот Райнер – уникальный тип. В кашей стране его слушают и счйтавдтся с ним. Он стоит больших денег и не ограничен в возможностях. Он решил устроить здесь вернисаж импрессионистов. Я уже знаю, что это такое, а ты занимаешься картинами много лет. Даже твоя скудная коллекция есть у них на заметке. У нас страна неоткрытых тайников и возможностей: с именем Райнера можно копнуть так глубоко, что у нас глаза выскочат из орбит. Ведь были скептики, утверждающие, что в Техасе нет нефти, а на Клондайке золота. Кто-то уверяет нас, что в Америке нет изобразительного искусства, а мне предлагают открыть самую широкую экспозицию импрессионистов, которой позавидует Европа! Это уже не фильм. Это эпопея без жанра, как гимн страны.

Флейшер сел на ободранный стул и несколько минут молчал. Наконец он сказал:

– Ты прав. Это стоит того, чтобы сунуть нос в эту клоаку. Тут история складывается интереснее, чем о Корейском бумеранге. Но давай по порядку. С Райнером вопрос я решу за завтрашний день. Ты известный писатель. Надо добавить: «Печально-известный» или «скандально-известный». Но ты работаешь и хочешь видеть плоды своего творчества. Тебе мешают влиятельные чиновники, и ты берешь псевдоним. Тебе понравилось имя Робин Райнер. Завтра у нотариуса я его закреплю на бумаге. Тебе не обязательно знать всех европейских искусствоведов, и ты не делаешь это специально! Случайное совпадение! Но не лезь на рожон. Никогда сам не представляйся Райнером, Пусть другие тебя так называют и представляют друзьям. Тебе лучше молчать и впитывать все, как губка. Историю ты напишешь потом и на бумаге. Так у тебя лучше получается! – Флейшер ткнул пальцем в дневник Коттона. – Но помни. У нас нет людей искусства, мы бизнесмены. Мы вкладываем в это деньги. Никто серьезно не расценивал возможности музейных выставок. Это же не бой быков? Купил и повесил у себя дома. Будь осторожен, Даг.

– Что ты узнал об этих людях?

– Скажу сразу, что Троутон – фигура вымышленная. Кто-то за ней скрывается. Такого человека нет в природе. Особняк арендует одна страховая компания, но я не думаю, что этот Троутон – страховой агент или работает в их пользу, как детектив. Он практически не бывает на глазах у публики, не ходит на приемы, а так же сам не устраивает вечеринок. Человек-тайна. Если ты имеешь от него приглашение, то будешь первым, кто переступит границу его дома.

– Не я, а Райнер. Он хочет видеть европейца, а не американца.

– Да. Райнер – это мировое имя и непререкаемый авторитет в области изобразительного искусства. Из этого вытекает, что носить это имя небезопасна В Америке у него нет друзей и поддержки, он всегда ругал нас и называл невеждами. Его появление здесь – настоящая загадка. Он мог поехать в Бразилию к Клузо, и тот сделал бы его королем любого латиноамериканского государства. У Клузо самая богатая коллекция в мире, и Райнер его однажды спас. К Клузо нагрянул Интерпол. Вызвали Райнера, а тот сказал, что все, что висит в музее Клузо, фальшивки, выполненные великим мистификатором Орестеем Маркесом. После этого трудно причислить Райнера к неподкупным. Был другой случай, менее шумный. После твоего звонка я заехал к Хэннесси. Очень известный ходок по делам. Альбер Хэннесси долгие годы работал в Европе и был членом редколлегии трех журналов, где публиковались самые громкие и необычные процессы. Хэннесси сказал мне, что однажды ему приходилось сталкиваться с Райнером. Райнер был свидетелем на процессе, где выдвигалось обвинение против Орестея Маркеса. Того самого фальсификатора. Гения своего рода. Он создавая шедевры подделок и фальшивок. Он был пародистом. Он изображал других художников. Я не вникал в подробности процесса, но суть его заключалась s следующем. Маркес передал Райнеру картину Тулуз-Лотрека, а Райнер передал ее в галерею Уфиццы. О деньгах там речи не велось. Музей не платил за полотно. Или скрывает эта Историю раздул один немец. Путешественник и страстный любитель живописи. Прогуливаясь по музею, он увидел копию своего подлинника и возмутился. Такая солидная галерея выставляет копии. Ему популярно объяснили, что музей выставляет только подлинники. Немец предъявил документ. Дарственное письмо деду от Лотрека. Картина и по сей день висит в его замке у берегов Рейна. Музей подал на Маркеса в суд, и в качестве свидетеля был приглашен Райнер, который давал рекомендательное письмо галерее.