Жизнь в зеленом цвете - 5 - [101]

Хагрид тяжко вздохнул.

- В ту ночь разразилась настоящая битва. Мы смотрели сверху, с порога пещеры. Долго-долго, много часов. Шум стоял - с ума сойти. Когда взошло солнце, снег был весь красный - а Каркусова башка валялась на дне озера. А у племени был новый Гург, по имени Голгомат, - Хагрид вздохнул ещё тяжелее. - Лезть с дарами к новому Гургу через два дня после того, как братались со старым, было как-то не очень, и вообще мы подозревали, что он не станет нас слушать, но не попытаться было никак нельзя.

- Я бы и пытаться не стал, - заметил Гарри.

- А зачем же мы столько времени потратили? Чтоб через два дня отправиться восвояси? Пошли с подарком, который хотели дарить Каркусу. Только я ещё рта не раскрыл, а уж понял - ни черта не выйдет. Голгомат сидел в шлеме Каркуса и лыбился, нагло так. Огромный, из самых крупных там. Чёрные космы, такие же зубы, на шее ожерелье из костей. Человечьих по виду. Но делать нечего, выкатил я перед ним рулон драконьей кожи и завёл свою песню, мол, дар Гургу великанов... Ну, а через секунду уже болтался вниз головой, двое его дружков меня схватили...

- Это тогда ты все эти следы получил? - Гарри кивком указал на синяки и ссадины Хагрида.

- Не, эти позже… А Олимпия-то, Олимпия какова! Выхватила палочку и давай колдовать! Раз, раз! В жизни такого не видал! Долбанула тех двух, которые меня схватили, по глазам конъюнктивитным заклятием, они меня и выпустили. Да только стало ещё хуже - великаны страсть как не любят, когда против них применяют магию. Пришлось поскорей уносить ноги. И уж после соваться к ним в лагерь нечего было и думать.

- Но вы там были дольше, чем три дня, - полувопросительно сказал Гарри.

- Мы там пару дней отсиживались, наблюдали… - Хагрид нахмурился. - Узнали, что Голгомат не всех магов не жалует, а только нас. Пожирателей Смерти за ноги не подвешивал.

Гарри присвистнул. Вольдеморт определённо не терял времени.

- А что там с дементорами-то у тебя, Гарри?

- Ничего особенного, - пожал плечами Гарри. - В Литтл-Уингинге появились дементоры, напали на меня и моего кузена. Я отогнал их Патронусом, и в Министерстве устроили дисциплинарное слушание по поводу того, что я колдовал на каникулах. Дамблдор пришёл на слушание, сделал Фаджу «козу», и меня оправдали, хотя хотели исключить.

Хагрид некоторое время переваривал информацию.

- Кошмар какой… дементоры в Литтл-Уингинге! А ежли б ты не умел против них ничего, что бы было?

- Ничего бы не было, - Гарри задумался. - Ну, для меня и Дадли - точно ничего… нас же собирались Поцеловать без суда и следствия…

Хагрид поперхнулся воздухом, представив себе такую перспективу.

- А ещё эти идиотские статьи о той сволочи, что под меня подделывается и убивает людей, - Гарри зябко обхватил себя за плечи. - Никто даже не задумывается, что это может быть неправдой.

- Чай будешь, Гарри? - грустно спросил Хагрид.

- Давай, - согласился Гарри. - Знаешь, Хагрид, у древних китайцев было такое проклятие…

- Какое?

- Они говорили: чтоб тебе жить в интересные времена, - Гарри усмехнулся.

- А ко мне вчера эта… Амбридж приходила, - поделился Хагрид новостью. - Сказала, инспектировать будет мои уроки. Вела себя при этом, будто я преступник или умственно отсталый…

Гарри вспомнил, что Трелони уже на испытательном сроке, а МакГонагалл с Амбридж в жёсткой конфронтации, и тяжело вздохнул.

Чем дальше, тем времена становились интереснее.

Глава 17.

Сон его переходил в кошмарные видения.

Говард Лавкрафт, «Ужас в Данвиче».

Снег продолжал сыпать, как сумасшедший; день за днём, день за днём крупные белые снежинки, изящные и хрупкие, неустанно падали с неба, и сугробы вокруг Хогвартса всё увеличивались - некоторые уже давно перегнали Гарри по росту. Как ни странно, стало немного теплее - может, потому что прекратился бешеный ветер. Можно было подумать, что кто-то там, наверху, решил сделать конец ноября и начало декабря спокойными - как будто для контраста с началом года.

Солнце показывалось очень редко; всякий раз, когда Гарри смотрел на небо, оно было серым и испещрённым белыми пятнышками падающего снега. Хогвартс был погружен а атмосферу уныния и глухой тоски; может быть, из-за погоды, может быть, из-за серии статей Риты Скитер, где она «исследовала» множество разных вещей, от жажды власти и подростковых комплексов до гомосексуализма и высшей Трансфигурации. Разумеется, не было статьи, где хотя бы с десяток раз не зацепили бы Гарри.

А ещё может быть, что от декрета об образовании номер двадцать пять, вышедшего сразу после квиддичного матча Гриффиндор-Слизерин. «Настоящим главный инспектор Хогвартса получает непререкаемые полномочия, согласно которым он может назначать любые наказания, налагать любые санкции, лишать учащихся школы любых ранее данных им привилегий, а также отменять решения остальных членов преподавательского состава касательно упомянутых наказаний, санкций и привилегий. Подпись: Корнелиус Фадж, министр магии, орден Мерлина первой степени, и т.д. и т.п.» Амбридж ходила по школе, раздуваясь от осознания собственной важности и используя этот декрет направо и налево; три факультета ходили по струнке, бросая на инспектора Хогвартса ненавидящие угрюмые взгляды, слизеринцы - все, за исключением Гарри - ходили по школе с видом полноправных хозяев. Порой Гарри думалось, что Эй-Пи ещё не распалась только потому, что он был изгоем на своём факультете, и всякий, имеющий глаза, мог это видеть. Впрочем, глаза во всей школе, похоже, имелись только у членов Эй-Пи, а со стороны остальных на обычные неприязнь, ненависть и страх по отношению к Гарри наложились ещё и презрение с яростью, предназначавшиеся Слизерину в целом. Гарри каждый день благодарил Мерлина за то, что не может больше этого чувствовать - только видеть, замечать по косвенным признакам; но при этом его грызли два факта: во-первых, это было не навсегда, и метафорическая дверь в мозгу грозила открыться в любой момент, во-вторых, благодарить следовало вовсе не какого-то замшелого Мерлина, а живого и осязаемого Блейза Забини, обиженного на Гарри до глубины души. И Гарри, обдумывая каждое слово, которое сказал тем вечером, признавал, что был идиотом и сволочью; и самое меньшее, что он мог сделать - это извиниться, но Забини не оставлял ему и этой возможности. Даже на Прорицаниях, где они по-прежнему «работали» в паре, Забини игнорировал Гарри; это его показное безразличие и раздражение воздвигали между ними стену, о которую даже боязно было биться - в воображении Гарри она была окутана колючей проволокой.