Жизнь в Советском Союзе была... - [86]

Именно по этой причине в самом начале учебного года в нашем классе произошло безобразное событие.

У нас должен был состояться урок литературы, звонок уже прозвенел, но учительница наша запаздывала. И тут вместо педагога в класс вошел какой-то незнакомый хмырь — парень лет шестнадцати, с виду натуральный гопник.

Войдя, он начал наезжать, изображая из себя крутого, требовал чтобы мы встретили его вставанием. Мы от неожиданности оторопели. Прошла неделя с начала нашей совместной учебы, мы уже считались одноклассниками, но еще не стали друзьями и коллективом. Те, кого мы знали хорошо, оказались в разных концах класса, а в тех, кто сидел рядом, мы еще не были уверены. Кто он и чего ему надо — нам было непонятно. Девчонки первые начали возмущаться его поведением, а юноши затаились и молча сидели по своим местам. Вышвырнуть его сразу мешала несплоченность наших парней.

Хулиган, распалившись от нашего молчания, перешел к издевкам, он вдруг стал требовать, что бы все комсомольцы встали перед ним. Такой, понимаешь, был закоренелый антисоветчик. Комсомольцы, видишь ли, ему не нравились. Поскольку никто не вставал, то дебошир от слов решил перейти к действиям. Вместо ругани и угроз от доски он собрался пройтись по рядам и поднять парней с места.

Вот тут он свое и получил. Он необдуманно подошел к Лешке и мой братец встал на ноги, но лишь для того, чтобы схватить фрайера за грудки и начать трясти. Тут и я, конечно, не выдержал и бросился через соседа помогать брату, да и другие парни тоже встали, чтобы навести порядок. Но Лехан справился практически один, отвесив хулигану пару оплеух, он вытолкнул его из кабинета в коридор.

Надо было бы, конечно, измордовать урода более основательно, но тогда среди приличных людей не было принято толпой добивать одного — это первое, а второе — это то, что урок — то продолжался и буквально через несколько секунд после изгнания хулигана в класс вошла литераторша, а негодяй больше не показывался. Нам и в голову не пришло устраивать за ним погоню во время и вместо урока.

2.

Но были и хорошие события в тот учебный год. Связаны они были с праздниками и сопутствующими молодежными тусовками.

Во-первых, мы своей компанией бывших учеников 81 класса отметилили наступающий 1975 год. Праздновали на квартире у Ларисы Резник, вернее у нее в доме, поскольку она тогда жила в частном доме на Колхозном поселке. Там были наши старые друзья по 8-му классу: Вовка Костромитин, Серега Белогрудов, покинувшие уже школу, наши девушки-красавицы, учившиеся 92 классе, ну и мы с братом и Борей Ровным — всего человек двенадцать. Было одновременно весело от того, что мы собрались вместе, и грустно, от того, что учимся теперь не только в разных классах, но и в разных местах. Некоторых парней я после того Нового года не встречал больше ни разу.

А вот другой праздник — 23 февраля — мы праздновали уже только 91 — м классом на квартире у Ольги Кутявиной. Когда-то Ольга жила в «том дворе», в пятиэтажке по Колхозной 27, но к этому моменту родители ее уже получили новое, более комфортабельное жилье. Находилось оно, по моим понятиям, на краю света — на Северо-западе, в том квартале, где «мужик с пистолетом». Челябинцы меня поймут, а тем кто не местный, объясню, что это в районе улицы Молодогвардейцев. Тогда это была окрайна города, а теперь город настолько раширился, что для кого-то и это почти центр.

Вот туда-то мы и поперлись на трамвайчике в составе человек двадцати или двадцати пяти.

О том, что и как мы праздновали, можно было бы рассказать подробнее, но я уже описывал события того вечера в одном из своих романов про школьную жизнь, поэтому нет смысла повторяться. Ищущий да обрящет. Есть смысл задержаться на последствиях этой вечеринки.

Я до сих пор не пойму, кто и какой целью заложил нас руководству школы. Я до сих пор не понимаю, почему руководство школы пошло на поводу этих жалобщиков и решило «принять меры».

Одним словом, о вечере стало известно директору школы и Галина Васильевна Ванюткина решила нас пропесочить. Устроили что-то вроде расширенного классного собрания с приглашенными родителями. В президиуме были: директор, завуч и классный руководитель, которые принялись взывать к нашей комсомольской совести.

Ну ладно, если бы я один такой недалекий не понимал, что происходит, но среди одноклассников моих никто не понимал, какие претензии к нам предъявляют. Школу мы не позорили, комсомол — тоже. Мы не хулиганили, посуду и окна не били, трамвай при поездке не переворачивали. С соседями по лестничной клетке и этажу не ругались и не скандалили, ушли около девяти вечера, так что даже ночной тишины не нарушали. Ну смеялись, ну танцевали под музыку, но разве это — преступление? Мы ни между собой, ни с кем-то еще посторонним на улице не подрались, ничего не сожгли, милиция нас не задерживала. Что мы такого плохого сделали?

Главное же, что нам предъявили, что мы пили вино. Все даже поперхнулись от такого обвинения. Отрицать факт было бесмысленно, ну а обсуждать глупо. Вина была одна бутылка на две дюжины ртов. Непозволительно мало, но за добавкой никто не бегал. Это вино никому насильно в рот не вливали, кто не хотел — тому не наливали, кто хотел-тому плеснули. Именно плеснули, потому что на десяток, выразивших желание, больше 50–70 граммов не получалось. Ну глотнул я того портвейна, так даже не проняло. Потом, мы все считали себя взрослыми. Нам многим по шестнадцать лет уже исполнилось, мы паспорта получить успели, а с нами, как с детьми малыми. Моя мать знала, что мы с Лешкой можем выпить вина на празднике и относилась она к этому спокойно. Мы с ее ведома и согласия уже дважды ходили встречать Новый год в молодежных компаниях. Поэтому мне было непонятно, почему чьи-то чужие родители и директрисса возмущаются тем, что не раздражает мою мать? Так думали практически все мои одноклассники, и естественно, что собрание закончилось не в пользу администрации. Нас конечно поругали, пристыдили, но никого расскаяния от нас не добились. Мы остались при своем мнении. Тем более, что это вечеринка нас всех только сплотила.