Жизнь в Советском Союзе была... - [72]

Кстати, именно после этой истории я увлекся шахматами всерьез и, приехав домой занялся изучением отцовской шахматной литературы. Потом я пошел в шахматную секцию и начал участвовать в соревнованиях школьников, но, надо заметить, я так ни разу и не встретил этого паренька на этих турнирах. Этот парень не любил играть в шахматы, он любил выигрывать у тех, кто играл хуже него.

Другой чудак нас убеждал, что знает язык глухонемых и продемонстрировал всему отряду свое умение. Язык оказался на редкость простым и понятным, через полдня половина отряда уже могла на нем изъясняться. Оказывается, с помощью пальцев и губ формируется изображение букв алфавита, и так набираются слова. Ну, например, если указательный палец поднести к нижней губе, то это похоже на «Т», и этой буквой является, если же к правому углу рта, то это уже «Г», а если при этом губы не сомкнуты, а рот открыт, то это уже «Р», ну и так далее, все также примитивно и просто.

Правда, когда я после возвращения из лагеря пригляделся к настоящим глухонемым, я испытал некоторое разочарование: пассы, которые они делали руками никак не походили на ту самодеятельность, что мне продемонстрировали в лагере. Глухонемые пользовались совсем другим языком, никак не похожим на тот, которому я так легко обучился летом.

Как оказалось, вся эта выдумка понадобилась этому парню, чтобы привлечь внимание девочек. Ничем другим он выделиться не мог. После того, как его поймали, на том, что с помощью своей азбуки он объяснялся в любви нашей отрядной красавице Наташке Коган, его сразу разоблачили. Да и Наталья его все равно отвергла.

Кстати, Наташа Коган сама была интересным персонажем. Девочкой она была яркой и достаточно симпатичной. Наталья, видимо, считала, что похожа на звезду советской эстрады Софию Ротару, пребывавшую в то время на пике популярности, и поэтому при всяком удобном случае демонстрировала и свои певческие возможности. Пела Наташа действительно хорошо для простой школьницы города Челябинска, и любимой песней у нее была популярная «Червона рута». Она исполняла ее как на любом концерте, который организовывали силами детей из лагеря, так и в обыденной жизни отряда. В результате у многих ребятишек на эту песню появилась аллергия. Возможно, что и у меня тоже. Несмотря на то, что сама Наталья мне в общем-то нравилась. Мы с ней то дружили, то ссорились, то опять мирились. В результате к концу смены обменялись адресами и некоторое время переписывались.

А вообще-то в то время, похоже, уже начал действовать сглаз, устроенный мне соседкой тетей Зиной-москвичкой. Среди девочек-ровесниц я большой популярностью не пользовался. Нельзя сказать, что они меня чурались или открыто избегали, но почему-то ни мой ум, ни присущее мне чувство юмора многие из них оценить не могли. Особенно те из них, которые мне нравились больше. Зато девушки старше меня по возрасту охотно вступали со мной в дискуссии и считали меня весьма смышленым и веселым собеседником. Они и смеялись в нужном месте, и понимали, когда я иронизирую, или когда я говорю им скрытые комплименты. С ними я был сообразителен, предельно остроумен, мог продемонстрировать свою начитанность и свой интеллект. В отличие от ровесниц они меня отлично понимали. Но какая может быть от этого польза тринадцатилетнему пареньку?

Вот и в этот раз мне больше повезло во взаимопонимании ни с пионерками, а с нашей пионервожатой. Она была рыженькой, даже с веснушками, но, тем не менее, весьма миленькой и бойкой девицей девятнадцати лет, в обыденной жизни работающей на станции Челябинск-грузовой.

Я так много и со знанием дела беседовал с ней обо всем на свете, что в конце смены у нее сорвалось: «Эх, Миша, Мишутка, ну почему ты такой маленький? Был бы ты хотя бы года на три-четыре постарше, я бы с тобой похороводила!». Ну и что мне оставалось, кроме как только тяжело вздохнуть и виновато улыбнуться?

В ту смену у меня случилось два конфликта. Из одного я вышел с честью и без потерь, а в результате второго пришлось даже слегка подраться.

В первом случае я, играя в футбол, в борьбе за верховой мяч, столкнулся воздухе с верзилой лет семнадцати. Ему это не понравилось — не уступил, понимаешь, салага! И он тут же пригрозил после игры со мной разобраться. Парень этот оказался в лагере по блату — мать его была воспитателем 7-го отряда, он и жил с отрядом, и играл за этих малышей в футбол.

И он даже поймал меня в тот же день в достаточно пустынном месте. Шансов в случае драки у меня практически не было. Парень был взрослый: на полторы головы выше меня и на «дцать» килограмм тяжелее.

Рассчитывать на чью-либо защиту я тоже не мог. Взрослые были далеко, и звать их на помощь было не солидно. Не по-пацански. Мои соотрядники отошли в сторонку и с безопасной дистанции делали вид, что со мной плохо знакомы, смена-то только началась. Жека Сухомлинов стоял ближе остальных, но если бы и он не бросился мне на помощь, я бы его понял. Причин конфликта он не знал, поскольку стоял во время матча на воротах, а столкнулись мы с верзилой в середине поля. О помощи я с ним не договаривался, да и зачем ему лезть в безнадежную драку? Что бы на пару со мной получать по шее? Я не собирался подставлять младшего товарища, это была чисто моя проблема.