Жизнь в Советском Союзе была... - [42]

Продолжалось это недолго, первую четверть, или первое полугодие, а потом были произведены решительные перемены и создан четвертый в параллели первый класс. Естественно, пользуясь случаем, наши классные руководительницы сбагрили в новый класс всех тех, кто за это время не показал рвения в учебе, имел неважную дисциплину и показался балластом. Так наш дворовый коллектив разделили впервые. Успевающих Ровного, Белозерцева и нас с братом оставили в 11, а братьев Новиковых, Вовку Попова и Юрку Глебова перевели в 14. Но даже после такой перетрубации в классах оказалось в среднем по сорок человек. В этой многочисленности мы проучились до окончания восьмилетки.

После этого меня умиляют сегодняшние классы по 25 учеников. Как же им скучно и неинтересно жить. У нас одних мальчишечьих группировок по месту жительства было штук пять. Были ребята из частного сектора Колхозного поселка, наши мостопоездские, с домов по улице Островского, 31а и Краснознаменной, 20, жившие на улицах Марии Расковой, Титановой и в доме 12 по Краснознаменной, из домов 25 и 27 по Краснознаменной. Такое количество автономных квартальных землячеств вело нас к полной демократии. У нас за все восемь лет учебы не появилось ни лидера класса, который бы всеми командовал, опираясь на группу своих сторонников, ни явных изгоев, которых все бы третировали и унижали. Учившийся с первого класса на пятерки Боря Ровный не мог стать им, потому что даже в нашем двором коллективе не считался лидером. Слишком он всегда был умненьким-благоразумненьким и не мог никого организовать на какую-нибудь шалость или подвиг. А те среди нас, кто был способен на резкие действия, не отличались большим умом и по этой причине тоже не имели авторитета и шансов на верховенство.

В большом классе реже спрашивали, проще было организовать команду для футбола, и легче было найти друзей. Сперва мы ходили буками и общались только со своими, потом находили что-то общее с пацанами из других групп и в результате завязывались дружеские отношения и с ними. Каждый мог найти приятеля по интересам, не ограничиваясь только соседями по двору. Не могу сказать, что у нас не было конфликтов. Я, учась в школе, раза три подрался с одноклассниками, но никто из них не стал моим кровным врагом навеки. Все остались друзьями и приятелями.

Кстати, после деления классов нас посадили по-новому. Меня с первой парты первого ряда пересадили на предпоследнюю парту второго ряда, рядом с братом Лешей.

Про саму учебу вспомнить особо нечего, ну если только удивить юношество тем, что учились писать мы сначала карандашом. Шариковых то ручек еще не было! Вернее, их уже изобрели и даже использовали. Но британские летчики. Первый же завод по производству шариковых ручек был пущен в СССР только в 1965 году, а его продукцию я впервые увидел на рубеже 70-х. Между прочим, у первых шариковых ручек использованные стержни не выбрасывались, как сейчас, а вторично заряжались пастой. Я даже помню, что один из сюжетов местной сатирической передачи «Музей Ляпсуса» был посвящен именно этой теме: Ляпсус бегал по городу в поисках места, где можно было заполнить стержень. Так что класса до 7-го нам разрешалось писать исключительно чернилами и исключительно черного цвета. И только в восьмом классе мы окончательно перешли на шариковые ручки.

Ах, какие кляксы мы сажали в своих тетрадях! Пишешь, бывало, упражнение по русскому языку, стараешься, а потом чуть зазевался при макании перьевой ручки в чернильницу и бац — черная клякса радостно слетает на твой листок и еще ехидно растекается по его поверхности. Что, дескать, слопал, ученик? А переписать все еще раз набело не желаешь? Современным детишкам этого кошмара не понять. Это надо было пережить. И вот, чтобы не сразу травмировать первоклашек, первые полгода нас учили писать карандашом. Мы старательно повторяли палочки и закорючки в наших прописях, и когда добивались некоторых успехов, нам разрешали писать чернилами. В третьей четверти дежурные уже разносили по партам чернильницы-непроливашки, хранившиеся в стенном шкафу, и начиналась та самая борьба с кляксами.

На арифметике мы считали при помощи счетных палочек и учились писать цифры. По арифметике я был на первых ролях, почти отличник. Счетная наука давалась мне на редкость легко. На уроках чтения первые полгода мы учились читать по «Азбуке», а потом переходили к книге для чтения «Родная речь». Но я, как и многие из моих одноклассников, читать уже умел, так что с этим предметом проблем не было никаких. Единственно помню, что когда меня попросили первый раз прочитать вслух перед всем классом какой-то отрывок, я его прочитал и расплакался. И прочитал-то я все правильно и уверенно, а расстроило меня то, что в те давние времена я весьма заметно картавил, не выговаривая букву «Р», а текст, как назло, наполовину состоял из этой проклятой буквы. И так мне было обидно во весь голос, на весь класс выставлять свой дефект речи, что я не выдержал и заплакал. Александра Алексеевна поставила мне заслуженную хорошую оценку, а потом несколько минут меня успокаивала. Я, кстати, и сейчас, не смотря на усилия логопеда, которого я посещал в третьем классе, нечетко произношу звук «р-р-р», но так тщательно это скрываю, что почти никто этого не замечает. На физкультуре, трудах и в рисовании я терялся в общей массе, был не хуже и не лучше других. Уроки физкультуры у нас проводил школьный физрук Алексей Алексеевич Тарасенко, а вот рисование и труды вела наша классная Александра Алексеевна. Что и как мы рисовали — убей, не помню, а вот уроки труда были чрезвычайно полезными. Нас научили шить, штопать и даже вышивать. Пользоваться иглой и ниткой. И, честно говоря, я очень этому рад. С тех пор мне не нужно было искать того, кто пришьет мне пуговку и заштопает дырку, я сам отлично это умею делать. Очень пригодилось в армии. Рушников, правда, я потом так ни одного и не вышил, но как упражнение на мелкую моторику для малышей, рекомендовал бы всем.