Жизнь среди слонов - [8]
Но в тот момент, когда я огибал скрывавший слона термитник, мои уши чуть не лопнули от устрашающего трубного гласа. В реве слышалась такая непримиримая враждебность, что я, опасаясь за свою жизнь, со всех ног бросился к машине. Когда я обернулся, слон беззаботно лакомился пальмовыми листьями, совершенно не подозревая о моем существовании. Я выглядел дурак дураком. Мне впервые довелось слышать рев слона; позже я узнал, что этот звук — просто средство коммуникации животных: таким способом они поддерживают контакт друг с другом во время еды и перемещений.
Почувствовав себя в машине в безопасности, я с шумом съехал с дороги, чтобы найти удобную точку съемки. Ни треск веток, ни рев мотора не потревожили мирное животное. Каждый раз, как его ухо попадало в поле зрения, я делал снимок. Иногда в кадре оказывались его бивни. Наконец он развернулся, и удалось сфотографировать его второе ухо.
Когда я закончил съемку, он исчез в гуще леса. Другие слоны тоже, по-видимому, укрылись от знойных лучей предполуденного солнца. Для продолжения съемки следовало ждать вечера, а пока я решил забрать пироги, валявшиеся на отмели реки Эндабаш на границе парка. Я выбрался па главную дорогу и уже воображал будущие экспедиции в лодке: как я крадусь вдоль берега в поисках слонов.
Пироги лежали там, где мы их видели. По счастью, в обеих сохранились весла, черпалки и даже обрывки сетей. Грязь у берега выглядела плотной; засохнув, она растрескалась на множество неправильных многоугольников, покрытых налетом соли. Я спокойно двинулся вперед. Но метрах в десяти от ближайшей пироги машина вдруг провалилась, и все четыре колеса увязли в грязи по самые оси. Вези был прав: любая попытка стронуть автомобиль вперед или назад приводила лишь к тому, что колеса еще больше погружались в черную топь, похожую на патоку. Вскоре грязь облепила меня с ног до головы, на машине тоже не осталось чистого места. Единственным выходом было поднять каждое колесо на домкрате и подложить под него что-нибудь твердое. К сожалению, домкрат, купленный в Аруше, доставал до бампера лишь с подставки. Под рукой ничего не было. Пришлось подтащить ближайшую пирогу, перевернуть ее и установить домкрат на плоском дне. Все пошло как по маслу: задние колеса медленно, с чавканьем вылезали из ила. Но давление оказалось слишком сильным: домкрат вдруг с ужасным треском провалился сквозь дно пироги, и «лендровер» опять плюхнулся в грязь!
Злой, отупевший от жары, я созерцал гибель трудов своих, пытаясь найти иное решение. Увы, другого выхода не было. Еще трижды я ставил домкрат, прежде чем искалеченная пирога не соизволила выдержать нагрузку. Теперь надо было отыскать твердые предметы, чтобы подложить их под колеса. Изжаренный неумолимым солнцем, почти ослепший от блеска соли, я рыскал но пляжу. Наконец мне посчастливилось наткнуться на побелевшие кости — останки буйвола, начисто обглоданные львами и гиенами. Их зрелище живо напомнило, что сулит ночевка под открытым небом… Взяв лопатки и здоровенную берцовую кость, я с трудом добрел до машины и подсунул их под колеса. Для вящей предосторожности сверху еще настелил ветки акации. Взревев, «лендровер» выдрался из грязи, проехал по веткам и оказался на твердой земле. Я облегченно вздохнул, утер пот с лица и тяжело отвалился на подушки сиденья. И тут же услышал пронзительный свист: колючки акации прокололи шину.
К счастью, в машине была запаска. Вновь — в который уже раз — подняв «лендровер» домкратом, я сменил колесо. Смертельно усталый, с пересохшим от жажды горлом, добрался я до гостиницы. День прошел впустую. Я понял, что, несмотря на скромные размеры, Маньяра не позволит расслабиться и что неплохо иметь проводника, хорошо знающего местность.
Утром, в 8.00, я примчался в контору парка, там начинался обычный рабочий день. Егерь-африканец Муганга со вниманием выслушал просьбу дать мне в проводники одного из смотрителей. Он предложил мне брать их по очереди каждый день, пока я не разобью лагерь в парке; тогда ко мне будет прикреплен постоянный смотритель. Предложение оказалось чрезвычайно удачным. Смотрители обладали исключительно острым зрением и научили меня различать между стволами деревьев прячущихся в тени слонов. Едва на свету оказывалась какая-нибудь примечательная часть их тела, я делал снимок.
Однажды меня сопровождал молодой смотритель по имени Мходжа Буренго, прирожденный следопыт. С его помощью я обнаружил множество слонов. К сожалению, над кустарником торчали лишь спины, но на открытой местности не было видно ни одного слона. Я спросил, нельзя ли к ним подобраться пешком. Английский Мходжа знал плохо, поэтому ответил односложно:
— Попробуем.
Большую часть короткого сухого периода слоны проводили в Граунд Уотер Форест, в северной оконечности парка. Мходжа предложил отправиться туда. Я уже знал, что красться вдоль слоновьей тропы, основательно вытоптанной за время январского пекла, — не большое удовольствие. Но лес встретил нас прохладой. Мы шли, прислушиваясь к возне мелких животных в подлеске. Из-под ног вдруг выскочил и пустился наутек бородавочник.