Жизнь среди гималайских йогов - [98]

Большая часть той литературы, которую можно обнаружить в Тибете, представляет собой переводы различных историй из индийских пуран. Некоторая ее часть представляет собой тексты по даосизму и конфуцианству, смешанные с буддизмом, но за всем этим нет никакой систематизированной или философской платформы. Я плохо знал тибетский язык, но, поскольку этот лама говорил со мной на хинди, мне было легко обсуждать с ним вопросы духовного характера. Я мог общаться на тибетском языке на тему повседневных нужд, но был не в состоянии разобраться без посторонней помощи в тех грудах рукописных текстов, которые хранились в тибетских монастырях.

В монастыре, где я остановился, ламы считали своим объектом поклонения некий индийский манускрипт. На материи, в которую он был завернут, лежал толстый слой сандаловой пыли. Мне сказали, что всякий, кто прочтет этот текст, сразу же заболеет проказой и умрет.

Ламы приходили поклоняться ему, но никогда не читали. Я испытывал сильное желание посмотреть, что же скрывают в себе эти древние, рукописные страницы, но на все мои просьбы позволить мне сделать это лама неизменно отвечал отказом. Мне вспомнилась поговорка, гласившая: «Священные тексты принадлежат тем, кто их изучает, а не тем, кто владеет ими, но не знает их содержания». В три часа ночи я прошел во внутренние помещения монастыря, освещенные многочисленными светильниками, и открыл этот древний текст, завернутый в семь полотен шелковой материи. Приступив к его чтению, я с удивлением обнаружил, что это ничто иное как часть Линга Пураны, одной из восемнадцати книг, содержащих тысячи духовных историй, методов и практик, основанных на древнеиндийской ведической литературе. Я быстро завернул манускрипт опять в материю и вернулся в свою комнату.

В связи с тем, что я нарушил расположение светильников и не сумел аккуратно завернуть манускрипт, было быстро обнаружено, что кто-то открывал эту книгу. Подозрение сразу же пало на меня. Я сказал тому ламе, который знал хинди: «Я был уполномочен гималайскими учителями просмотреть этот текст, и, если вы хоть слово скажете об этом, то пострадаете вы, а не я». К счастью, глава монастыря, а также другие ламы велели прекратить разбирательство, а не то меня могли бы забить до смерти. Я доказал, что был прав, утверждая, что со мной ничего не произойдет, если я открою этот запретный манускрипт, и в их глазах это превратилось в веское подтверждение правдивости моего заявления о том, что я был уполномочен сделать это. Среди них распространился слух о том, будто бы я был прибывшим из Бодхигайи молодым ламой, обладавшим огромной силой и мудростью. Мои тибетские проводники посоветовали мне оставить этот монастырь, и я, последовав их совету, отправился к месту моего назначения. Иногда полное невежество на пути духовности выдается за тайную мудрость; люди не любят, когда развенчивают то, во что они слепо верят. Мне и раньше приходилось сталкиваться с фанатизмом и слепой верой.

Когда я, наконец, увидел гуру моего учителя, он обнял меня со словами: «О, ты очень устал. Тебе пришлось преодолеть столько препятствий. Путь просветления — труднейший путь, а поиски просветления — тяжелейшая задача». Описав мне все перипетии моего путешествия, он предложил мне искупаться и отдохнуть. Я был крайне утомлен этим долгим и трудным путешествием. Все занятия йогой и правила дисциплины, которые я привык соблюдать, были заброшены, и это мучило меня больше всего. Однако, стоило лишь этому человеку обнять меня, как я неожиданно забыл все те неприятности и тяготы, через которые прошел. Взгляд, которым он смотрел на меня, был тем же, что и взгляд моего учителя. Его сострадание было неописуемо. Когда великие йоги и учителя смотрят на своих учеников, то все их существо начинает излучать такую любовь, с которой ничто не может сравниться.

Мой учитель рассказывал мне, что его гуру был родом из семьи браминов, что он с раннего детства странствовал в Гималаях и принадлежал к бесконечной цепи гималайских мудрецов. Он выглядел очень старым, но в то же время очень здоровым. Обычно он поднимался с того места, где сидел, один раз утром и один раз вечером. В нем было пять футов и девять дюймов роста. Он был очень худощав, но при этом исключительно энергичен. У него были густые брови, а лицо, с которого не сходила легкая улыбка, излучало глубокое спокойствие и безмятежность. Его пищу в основном составляло молоко яков и иногда ячменный суп. Временами к нему приходили некоторые ламы и учились у него. Он жил в пещере естественного происхождения на высоте 7000 футов и пользовался огнем, для того чтобы избавиться от сырости, а также кипятить воду и молоко. Его ученики соорудили деревянный навес перед входом в пещеру. Это было прекрасное место, откуда можно было видеть длинные цепи гор и бескрайний горизонт.

Во время своего пребывания здесь я задал гуру моего учителя множество вопросов, касающихся различных редких и требующих высокой степени подготовки практик, и на все вопросы получил ответы. Однажды, после того как мой интерес такого рода был удовлетворен, он спросил меня, почему я не решаюсь раскрыть ему свое главное желание.