Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - [4]

Итак, через десять лет после рождения сына и через двадцать лет после того, как он приехал в Эдинбург, Чарльз Элтамонт Дойл, сидя в маленькой убранной комнатке рядом с кухней на Сьеннес-Хилл-Плейс, отложил в сторону кисти. Голоса жены и сына стали громче, и он слышал их лучше, несмотря на шум дождя.

Хотя дверь в кухню была полузакрыта, он мог представить себе Мэри, держащую в одной руке каминную щетку, а в другой — перчатку с тлеющими углями, и мальчика, сидящего на краю стола и болтающего ногами, одетыми в гольфы. Щетка и перчатка были быстро отложены в сторону, а Мэри достала из шкафа большие листы картона, здорово разрисованные и раскрашенные в Лондоне братом Джеймсом.

Мэри:

«Опиши мне герб, который изображен на этом листе».

Мальчик ответил моментально и без запинки, как отвечают, когда хорошо знают таблицу умножения.

«В серебре, — сказал он, — пояс, украшенный зубцами лазурного цвета, между двух голов в чернеди».

«И чей же это герб?»

«Нидхэм, Мадам».

«О! Молодец! Теперь опиши вот этот герб».

«В красном, — уверенно начал мальчик, — шеврон, находящийся в окружении орнаментов пятилистника». Тут он запнулся, но потом быстро и уверенно продолжил: «Десять пятилистников, четыре и два — в главном серебряном цвете».

«Так. А это чей герб?»

«Барклэй, Мадам».

«Теперь вот этот. И, пожалуйста, подумай, прежде чем говорить».

«В золотом, — уверенно заявил мальчуган, — на красном поясе пятиконечная звезда между… между…» Наступило тягостное молчание.

«Артур! А на этом щите тоже! Что ты говоришь?»

«Нет, это не пятиконечная звезда. У нее шесть концов; это звезда лучами!», Послышался шум, как будто кто-то в возбуждении танцевал на каменном полу.

«Пожалуйста, Мадам, можно я поправлюсь? В золотом на красном поясе звезда лучами между двумя лазурными полумесяцами».

«Вот так лучше. И чей же это герб?»

«Томаса Скотта из Нэрли, Мадам».

«Томас Скотт из Нэрли. Это твой двоюродный дедушка, мой мальчик. Никогда об этом не забывай».

Этот герб напоминал о пограничных налетах, и не только о них. Шотландцы Нэрли, в графстве Килкенни, были кадетским отрядом шотландцев Хардена, которые отправились в Ирландию в XVII веке. Они были родственниками сэра Вальтера Скотта. Чарльз Дойл представлял, как сердце мальчика переполнялось гордостью, когда Мэри рассказывала ему об этом. Из находившейся наверху колыбели раздался пронзительный крик их младшей дочки Кэролайн, которую звали просто Лотти. Аннетт, которой было уже почти четырнадцать лет, поспешила ей на помощь, а маленькая Констанца потопала за ней.

Что касается Артура, то Чарльз так писал в письме Дику всего несколько месяцев назад: «Мне кажется, Мэри уделяет ему достаточно внимания». И это было действительно так. Она обожала мальчика, а он обожал ее. И если она не скребла полы, не торговалась с мясником и не мешала кашу, одновременно держа в другой руке и читая «Ревю де Дё Монд», эта маленькая леди — и молодая, и слишком моложаво выглядевшая для того, чтобы носить белую шапочку матроны, — бесконечно рассказывала ему о его славной родословной, возвращаясь вплоть до Плантагенетов. Для мальчика, слушавшего с широко открытыми глазами, фигура Эдуарда III при Креси, должно быть, путалась с сэром Деннисом Пэком, командовавшим бригадой дивизии Пиктона в сражении при Ватерлоо, или с адмиралом Фоли в битве на Ниле.

У нее были свои убеждения и в том, что касается поведения, так что она втолковывала ему их, даже когда готовила кашу: «Бесстрашие — удел сильных, а смирение — слабых», «Рыцарство в отношении всех женщин». Расписанные золотом, как знамена, имена великих висели в маленькой комнате, а в воображении обоих повсюду были рыцари.

Когда-то Чарльз Дойл лелеял надежду сделать из своего сына удачливого бизнесмена, который хорошо владеет арифметикой: это как раз то, чего не хватало ему самому. Но эта надежда выглядела сейчас едва ли осуществимой, ибо мальчик не проявлял склонностей к арифметике. Среди писателей его раннее восхищение капитаном Майн Ридом с его буффало и индейцами сменилось увлечением сэром Вальтером Скоттом, хотя, кажется, единственная книга, которую Артур читал и перечитывал, была «Айвенго». В нем также проснулся аппетит анаконды и неутолимая жажда драться, что озадачивало его отца и доставляло удовольствие матери, когда перепачканный грязью победитель с самодовольным видом возвращался домой.

Такие склонности вызвали бы одобрение и старого Майкла Конана. Они назвали мальчика Артуром Конан Дойлом в честь двоюродного деда, который был острым критиком-искусствоведом и редактором журнала «Арт джорнэл», а сейчас жил в Париже на авеню Ваграм.

«Чарльз, мы не должны забывать о дворянском происхождении твоей семьи», — говорила Мэри. При этом она сердито топала ногой.

«Почему ты улыбаешься, Чарльз? Разве это не правда?»

«Нет, нет, дорогая. Я улыбаюсь просто потому, что ты такая ярая защитница генеалогии».

«А почему бы нет, скажи на милость? На мне лежит такая обязанность. И на тебе тоже. В конце концов, Конаны — наследники герцогской династии Бретани».

Двоюродный дедушка Майкл Конан, который послал мальчику свою первую иллюстрированную книгу о королях и королевах Франции, был немало позабавлен литературной композицией, выполненной господином Артуром в пятилетием возрасте. Композиция состояла из мечей, ружей и пистолетов, с которыми бенгальского тигра бесстрашно преследовали и загоняли в пещеру. Дедушка Конан тоже высказал определенные взгляды в отношении образования парня. «Убеди его, — грохотал он, — в необходимости решить этот больной вопрос с арифметикой. Убеди его в нужности умножения, деления, правила трех и заставь практически заняться географией. Скоро я познакомлю его с географическими картами».