Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - [115]

«Я не говорю, что мы все постигли, до этого далеко, но мы обнаружили, что пропала гантель…»

«Гантель!»

«Боже мой, Ватсон, неужели вы не осознали того факта, что все это дело повисает на пропавшей гантели?»

Холмс продолжает и продолжает обсуждать это до тех пор, пока и Ватсон, и читатель не приходят в отчаяние. Каково значение гантели? Какое огромное значение придается зонтику Ватсона? При первом упоминании важности гантели Холмс сидит «с набитым хлебом ртом, а его глаза сверкают озорством при виде моих интеллектуальных затруднений». Тем не менее правда становится для нас очевидной.

Обычно говорят, что Конан Дойл заимствовал одну деталь у По, другую у Габорио, третью у кого-то еще. Это затеняет то, что он действительно сделал: он придумал загадочный ключ. Мы видим, как этот ключ проходит по его рассказам и примечательно иллюстрируется пассажем, который неоднократно повторяется.

«Есть ли что-либо такое, к чему вы хотели бы привлечь мое внимание?»

«К любопытному инциденту с собакой в ночное время».

«Собака ничего не делала в ночное время».

«Это и любопытно».

Называйте это «шерлокизмом», называйте любым другим причудливым именем — фактом остается то, что это — ключ, и великолепный. Это трюк, посредством которого детектив — оставляя вам прекрасную возможность строить догадки — тем не менее заставляет вас задаваться вопросом, о чем же, со здравой точки зрения, он говорит? Это придумал создатель Шерлока Холмса, и никто, за исключением великого Г.К. Честертона, на чьи рассказы о патере Брауне этот прием оказал столь глубокое влияние, никогда не сделал и половины этого.

Пожалуй, исчезнувшая гантель лучше, нежели собака в ночи или (если мы включим сюда любой прием из «Собаки Баскервилей») обе собаки в ночи. Холмс как личность, разгадывает ли он тайнопись Порлока или читает лекцию по архитектуре озадаченному инспектору Макдональду, и в 1914 году не утратил своих качеств. Пусть художественные критики целиком отдают себя «Этюду в багровых тонах» или «Знаку четырех», которые действительно были встречены неопределенно. Но только пусть они не твердят ерунду о «Долине ужаса».

Конан Дойл закончил ее в апреле, потому что, как он писал Гринхоу Смиту, его «сильно отвлекали другие дела». Многие из них были связаны с проблемами внутренними.

Опять были эти воинствующие суфражистки. Они спалили «Невилл Павильон» для игры в крикет в Тан-бридж-Веллсе, что повлекло за собой митинг противников суфражисток, на котором резко выступил Конан Дойл. А в Лондоне, где он должен был выступить в Этикал-Черч по проблеме реформы законов о разводе, они предприняли попытку прорваться в церковь. Протесты общественности против действий воинствующих суфражисток постоянно нарастали и становились все более гневными, особенно после того, как женщины изуродовали картины в художественной галерее и устроили несколько поджогов. Этим объясняется несколько более поздних высказываний Конан Дойла.

За год до этого он сожалел, что был слишком занят для того, чтоб принять приглашение правительства Канады осмотреть Национальный заповедник Джаспер-парк в северной части Скалистых гор и в качестве гостя совершить поездку по Канаде. Они пригласили его повторно в 1914 году.

«Железнодорожная компания «Грэнд Транк», — писал полковник Роджерс, — предоставит личный поезд, который будет ждать вас в Квебеке или Монреале, отправит вас, куда вы пожелаете в Восточной Канаде, на Великих озерах выделит свой самый лучший пароход, еще один поезд будет ждать вас в Форт-Уильяме, откуда по железным дорогам вы совершите западную часть вашей поездки».

Это была честь, от которой ему вовсе не хотелось отказываться; он проедет по земле Паркмэна, пройдет по лесам ирокезов, описанным в «Изгнанниках». Его поездка по Канаде, в которой обычно красиво оказывают почести, обещала превратиться почти в королевское турне. Но для начала они с Джин провели бурную неделю в Нью-Йорке, где американцы опять претендовали на него как на свою собственность. В 1894 году он был известным писателем. Теперь же стал великим человеком. Но, как показали события, ему по-прежнему было чуждо чванство.

Приветственные послания уже появились в печати, когда лайнер «Олимпик» проплывал мимо очертаний небоскребов нижней части Манхэттена. Он и Джин позировали перед кинокамерами и фотоаппаратами, их, как казалось, окружили все на свете репортеры. Как изменились эти очертания, где теперь возвышалось здание Вулворта!

«О, когда я был здесь в последний раз, самым высоким было здание Тауэр! Это что? Результат права женщин на голосование?»

Термометр показывал девяносто два градуса по Фаренгейту. Изнывая от жары в черном пиджаке, в белом жилете и котелке, он выстреливал ответы. Одним из пассажиров на лайнере был некий господин Р.Х. Баскервиль, что вызвало большое любопытство и некоторое замешательство.

«Вы сказали, полковник Рузвельт? Это великий человек. Если он говорит, что открыл реку в Бразилии, можете быть уверены, что так это и было. Право женщин на голосование? По моему мнению…»

Они остановились в отеле «Плаза». В вестибюле его опять окружили газетчики, а в это время Джин, сидя в розовой гостиной в их номере, наблюдала за грозой над Центральным парком и отвечала на вопросы женщин. Он был особенно польщен тем, что они все как один написали, что выглядит он примерно на сорок и из него бы получился прекрасный полицейский — регулировщик транспорта. Но некоторые заголовки, появившиеся в тот же вечер и на другой день, резали глаза подобно яркому свету, вспыхнувшему в темной комнате.