Жизнь, прожитая не зря - [54]

Шрифт
Интервал

Тот молча кивнул, закусив до боли тонкую губу.

— Только ты не смотри на него так, а то догадается, — шепнул солдат. — Спокойно смотри.

Николай бестолково топтался здесь же. Его суматошный взгляд метался по сторонам.

— Слышь, а ты просто стой и не мешай, — велел ему Станислав.

— Я стою.

— Вот и стой. И не дёргайся.

Ожидание затягивалось. Одна бесконечная минута, другая… С крыши к самому крыльцу слетел и смешно запрыгал большой взъерошенный воробей.

Сведённые, сомкнутые ладони сделались мокрыми от пота. Камень под рваной солдатской курткой холодил тело, и он ощущал его приятную, тяжёлую твёрдость. Вот оно, оружие. Сейчас оно обрушится на чеченца, проломит с одного удара его череп. Он был убеждён, он верил, он не сомневался в этом ни секунды. Убьёт! Обязательно убьёт!

Потом они войдут в дом, возьмут всё оружие, какое только смогут отыскать, набьют машину едой и рванут на ней к границе. Ведь до неё, говорят, не больше двадцати километров. Ерунда, они промчаться за полчаса. Ещё у себя в деревне он научился водить — у его дядьки из райцентра была старенькая «Нива». Только бы бензину хватило. Только бы..

Дверь внезапно раскрылась широко, и воробей, испуганно чирикнув, упорхнул прочь. Султан вышел, позвякивая увесистой связкой ключей. Он хмуро, исподлобья глянул на троих исхудалых, оборванных, закованных в кандалы людей, пока ещё бывших его рабами, сплюнул на землю и, тяжёло ступая, направился к телу деда Богдана.

Чеченец был спокоен. Толстый, самодовольный, он, казалось, не допускал и мысли, что эти невольники — его живые вещи — посмеют ослушаться хозяина.

— Сейчас сниму цепи. А на свалку его потом отнесёте, — коротко распорядился Султан. — Попозже.

Станислав и Сослан переглянулись коротко. Чеченец присел на корточки и вставил ключ в замок. С усилием надавил, поворачивая его в проржавевшей скважине.

Время остановилось, замерло. Как и тогда, в горах, когда он успел на секунду опередить наводящего на него «Муху» боевика, движения собственных рук казались солдату кадрами из замедленной съёмки. Перед глазами стояла только крупная, коротко остриженная голова Султана с наметившейся обширной лысиной. Правая рука стиснула камень до боли, до суставного хруста. Потом бесконечно долго заносила его вверх, тогда как левая уже зажимала Садаеву рот, впивалась длинными, отросшими ногтями в щёки.

Султан замычал и неуклюже замахал руками. Однако от этого он лишь потерял равновесие и неловко стал заваливаться жирным телом на спину. Но камень своим продолговатым неровным концом уже нёсся вниз, с силой рассекая воздух.

Удар пришёлся в самое темя. Точный, страшный удар. Раздался глухой хряск. Рука, сжимавшая камень, ощутив на мгновение короткое, жёсткое сопротивление чужой кости, поехала дальше вниз, проваливаясь в мягкую, податливую кашицу мозгов. Они обильно брызнули наружу вперемешку с кровью. Плечо аж онемело от напряжения, и на ладони кожа оказалась содрана до крови. Удар был нанесён с дикой, нечеловеческой силой. Казалось, вся его воля, всё существо, всё страстное желание обрести свободу влилось, вложилось в него.

«Убил! Убил, на хрен», — стучало, билось в голове.

Но он тут же поднял вверх руку и ударил снова. В то же место. И потом опять. Неистово, исступлённо. Алые брызги летели во все стороны. Не давая телу окончательно завалится на землю, Станислав буквально рвал затверделыми сведёнными пальцами рот Султана, стремясь заглушить тяжёлый смертный хрип. Сослан что было сил стискивал ещё дёргавшиеся в конвульсиях ноги.

Но вот обмякшее, теряющее упругость тело Садаева сделалось бессильно, расслаблено. Он был мёртв, и кровь из изувеченной головы густо заляпала землю вокруг.

Несколько мгновений люди стояли неподвижно, в молчании смотря на труп. Вокруг опять сделалось тихо, так, что было хорошо слышно монотонное жужжание пчёл у пышно цветущих возле забора черешен. Лишь голуби резко, с шумным хлопаньем крыльев взлетели с залитой ярким апрельским солнцем крыши.

Станислав опомнился первым. Нагнулся и быстро поднял валявшиеся тут же, под ногами ключи. Принялся перебирать их торопливо, отыскивая нужный. Потом срывающимися пальцами с глухим скрежетом долго проворачивал его в замках, освобождая сначала товарищей, потом себя.

— Помоги, Сос, один я эту тушу не подниму, — и он указывая на мёртвое тело Султана.

Вдвоём они с немалым трудом подняли убитого, подтащили его тело к зиндану и бросили вниз, точно мешок с картошкой. Вслед за ним туда же полетели кандалы.

— Так, живо, парни. Надо сваливать, пока не пришёл кто-нибудь. В дом, скорее. Я возьму оружие, а вы ищите ключи от машины и еду. Только быстро! Быстро! — крикнул солдат, первым метнувшись к дому.

— Хоть бы там был бензин. Хоть бы там был бензин, — точно заклинание, повторял Сослан без конца.

— А ты глянь, нет тут нигде канистры?

Канистры не было.

— Ладно, сейчас долго искать некогда. Нам бы ключи достать и оружие. Уж, наверное, «Джип» у него не пустой стоит.

Они ворвались в дом. Николай бестолково засуетился возле самой двери, поминутно выглядывая обратно во двор, со страхом смотря на зиндан, словно боясь, что Султан сейчас очнётся и вылезет оттуда.


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.