Жизнь прожить – не поле перейти - [102]

Кто-то спросил:

– А курево?

На что Алексей ответил:

– Курить – бесам кадить! Не курите, не материтесь, и вы останетесь живы. Вам поможет Бог, а я помолюсь!

– Так вы верующий! – солдаты во все глаза смотрели на своего командира, а он, перекрестившись, ответил:

– Да, верующий…

Валентин, сам в душе веровавший в Бога, но старавшийся не показывать своей веры, с радостным изумлением смотрел на исповедника, так спокойно и величественно прославившего Господа.

– Вопросы есть? – спросил капитан.

Вопросов не было. Собрание закончилось. Все разошлись. Никто на капитана не донес особистам: он был смелым, справедливым, боевым офицером, заботившимся о своих подчиненных…

Боевые действия шли своим чередом. Те, кто не захотел послушать совета капитана, были вскоре убиты, что произвело большое впечатление на солдат и заставило отказаться от пагубных привычек, ведущих человека в ад… Новичкам, прибывшим на место убитых, уже сами старослужащие говорили:

– Если хочешь остаться в живых, то не кури и не матерись!

Прошло два года блокады, за которые много невзгод и лишений пришлось хлебнуть Валентину. Не раз он попадал в ситуации, которые грозили ему смертью – и на Ладоге он тонул, и под обстрелами страшными был не раз, и кто-то его из дома выдергивал на улицу, а в дом в это время врезался снаряд. Пища была плохая – хлеб, похожий на торф, капустные кочерыжки, свекла, лук, картофель, пучки, крапива, из которых варили супы или тушили, свалив все продукты в котел. Но, не смотря на трудности, выстояли, не сдались, не отступили. Может быть, еще и потому, что рядом с Ленинградом, в Вырице, нес молитвенный подвиг иеромонах Серафим, причисленный ныне к лику святых.

В начале 1944 года началось наступление. Советская армия пошла вперед, сминая оборону немцев, обращая их в бегство. Много было тогда работы у артиллеристов. Стоял весенний день 2-го марта 1944 года.

– Заряжай! – командовал капитан, смотря в бинокль на оборонительные порядки немцев, и, резко махнув рукой, командовал:

– Огонь!

Пушки выстреливали, бахнув огнем и дымом, вздрогнув своим стальным телом, отбрасывая пустые гильзы, и вновь Алексей кричал:

– Заряжай!

От фашистов тоже прилетали снаряды, вспарывающие землю огнем и дымом, рассыпавшие осколки и комья мерзлой земли… Валентин вдруг почувствовал, как что-то горячее толкнуло его в поясницу, у него подкосились ноги, и он повалился на землю.

– Попало, браток? – Валентин увидел лицо капитана, скривился от боли, – не горюй, жив будешь, только молись Господу, в тыл тебя отправим…

Сам капитан получил в этом бою ранение в руку… Валентин лежал на телеге, смотря в небо, – нежное, радостное, весеннее. На душе было спокойно, лошади бежали по дороге, везя раненых в медпункт, из которого всех развезут по госпиталям – кого куда. Валентин, лежа на телеге, терпя боль, повторял и повторял, помня совет капитана, молитву к Господу:

– Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Спас…

На медпункте дюжие санитары, подхватив под мышки и взяв за ноги, уложили Валентина на носилки, стоявшие на земле. Рядом с ним укладывали других раненых. Кто-то стонал, скрипел зубами, плакал, метался в бреду, кто-то просил:

– Покурить бы, братки!

Валентин повернул голову на голос и в это время увидел худощавую женщину, одетую по-монашенски, повязанную черным платком. Шла она мимо носилок, на которых лежали раненые воины, останавливалась возле чьих-либо носилок, наклонялась над солдатом и, вынув из сумки, висевшей на боку, желтоватый кусок чего-то, вкладывала ему в рот, ласково говоря:

– Покушай, покушай! – и шла дальше.

Это что-то она давала не каждому, а по выбору. Вот матушка подошла к Валентину, наклонилась над ним, он увидел близко ее лицо, ласковый взгляд, от которого потеплело на душе, она протянула Валентину желтый кусок, он открыл рот и почувствовал, что это теплое, сладкое, вкусное масло, которое, тая во рту, насыщает и доставляет душе какой-то покой и несказанную радость. Валентину стало приятно еще и потому, что кто-то проявил внимание к нему, такому беспомощному, слабому от потери крови, чувствующему такую сильную боль. От этого угощения, от этой заботы незнакомой женщины, у Валентина защипало в глазах, и он заплакал. Он, плача, повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на эту женщину, но не увидел ее, она словно куда-то исчезла… Валентин глубоко вздохнул, успокаиваясь, чувствуя, что боль стала как-то потише и не так саднящее бьет в поясницу…

Подлечившись, Валентин вернулся в строй, продолжая воевать за Родину, Россию. Победу он встретил майским днем 1945 года, в Восточной Пруссии, возле города Кенигсберга. Сидел он с боевыми друзьями в каком-то доме, и вдруг они услышали, как за окном раздались радостные, восторженные крики:

– Ура! Победа!..

Началась частая стрельба из ружей, автоматов, пистолетов. Валентин выбежал на улицу, увидел толпы ликующих солдат, стреляющих в воздух, и понял, что война закончилась, а он остался в живых. Захватило дух, он, сорвав с плеча автомат, застрочил в воздух… Кто-то хлопал его по плечу, кричал:

– Валька, друг! Война закончена! Мы остались живыми…

После демобилизации Валентин приехал в Сибирь, началась