Жизнь против смерти - [101]
Но Трайте не пришел. В лагере его уже больше не видели… Он появился только позднее — на скамье подсудимых в Гамбурге, и Густе посчастливилось.
Она впряглась в тележку, которой пользовались для вывозки трупов из лазарета, и два дня с утра до вечера возила воду для больных — от колодца в свинарнике к котлу для варки пищи. Маленькая немка, работавшая на кухне, поддалась гитлеровской пропаганде и дрожала от страха перед русскими, а слабенькой Густе надежда на приход русских придавала небывалую силу. И она все возила и возила воду.
Изо всех углов лагеря, бог весть из каких закоулков, подобно летучим мышам, пробужденным весенней уборкой, вылезали латы. Этим польским словом в лагере называли заключенных, ходивших с зеленым или черным треугольником: воровок, мошенниц, проституток, убийц. Таких сейчас было много в Равенсбрюке — в последнее время их свезли из других лагерей и тюрем, оказавшихся в прифронтовой полосе. Латы нагрянули, как саранча, грозя уничтожить продовольственные запасы лагеря. А запасы были скудные — счастье еще, что удалось обнаружить посылки Красного Креста, которые эсэсовцы припрятали от заключенных, но не успели увезти.
Паек получит только тот, кто работает, объявили новые руководители лагеря. Многие латы скрепя сердце подчинились такому порядку. Другие решили, что это глупо, и начали грабить вещевые склады. А на складах хранилось множество ценностей, принадлежавших тысячам казненных и заключенных женщин всех наций. В дорогих шубах, увешанные колье и серьгами, нанизав перстни на пальцы, латы, как гранд-дамы, продефилировали к выходу. Но просчитались: в воротах их задержала охрана и вернула обратно — никто не был вправе разворовывать военные трофеи.
Как-то раз Густа вышла за ворота и видит: к лагерю подъехала машина с немецким офицером в зеленом френче. Только этого не хватало! Густа подошла к машине и как ни в чем не бывало осведомилась у гитлеровца, с невинным видом глядя на него большими глазами:
— Не знаете ли случайно, Красная Армия уже здесь?
— Was? — рявкнул офицер в зеленой форме, и лицо его тоже позеленело. Он дал газ, и был таков.
В штаб лагеря пришли четыре русские девушки, оставшиеся в лазарете.
— Выдайте нам четыре кулька соли.
— Соли? Зачем вам соль?
— Пойдем на разведку, поглядеть, где наши. А если встретим эсэсовцев, засыплем им глаза солью.
— Что ж, соли у нас хватит, сходите, желаем успеха.
Девушки вернулись счастливые, оживленные, глаза сияют.
— Видели наших!
Женщины построили триумфальную арку, разукрасили ее хвоей и красными лентами, сшили советский флаг, укрепили его на арке.
Лагерь ждал, радовался, сгорал от нетерпения. Ждал, ждал, ждал… Напряжение сменилось разочарованием, опасениями. Что же это такое, никто не идет…
И вдруг, как-то совсем незаметно, в лагере появился красноармеец на велосипеде. Подъехал он совсем не с той стороны, откуда ждали русских. Так часто бывает. Представляете себе, как бросились к нему узницы! Все советские воины, возвещавшие свободу заключенным концлагерей, подвергались опасности быть задушенными в объятиях. Красноармеец только повторял:
— Другие тоже придут. Нас много.
Наверно, у них будут раненые, решила Зденка и вместе с другими женщинами принялась за работу. Они продезинфицировали операционную, простерилизовали инструменты, приготовили палаты и койки со свежим бельем, мыли, стирали, терли, чистили и убирали, так что под конец все засверкало чистотой. Еще бы, для таких гостей.
Приехал советский командир, и ему устроили горячую встречу, показали лагерь, склады, привели в лазарет. Там все было в образцовом порядке. Зденка сияла.
— Товарищ командир, все готово для приема раненых. Операционная, перевязочный материал, койки, медикаменты.
Офицер, поклонившись, поблагодарил и улыбнулся:
— Мы очень тронуты вашим вниманием. Но у нас нет раненых.
Узницам было почти обидно, что им не удалось показать себя.
— Разрешите пригласить вас на чашку чая, товарищ командир.
— Спасибо, мы сыты и не хотим уменьшать ваши запасы.
— Тогда у нас к вам есть одна просьба, товарищ командир. Только вы уж не откажите, — вмешалась Ганка.
Она переглянулась со Зденкой, и обе произнесли в один голос:
— Посидите, пожалуйста, вон в том черном кресле.
Советский офицер сел.
В этом кресле сиживал начальник лагеря гитлеровец Синкрам, когда решал, кого из женщин отправить в газовую камеру. Отсюда он росчерком пера посылал людей на смерть. И вот сейчас здесь сидел не гитлеровский палач, а участливый человек с добрым лицом. Он расспрашивал узниц о том, что им пришлось вынести, о своих страданиях и заботах он и не вспомнил и просто, по-человечески беседовал с ними. Женщины глядели на него, наглядеться не могли, им все не верилось, что сбылась мечта, которой они тешились в тяжелые времена. Они еле сдерживали слезы.
— Разрешите задать вопрос, товарищ командир, — сказала Зденка. — Вы знали, что в Равенсбрюке находятся политические заключенные?
Советский офицер утвердительно кивнул.
— Да, мы знали.
— Ни одна бомба не была сброшена на наш лагерь. Это сознательно или счастливая случайность?
Командир улыбнулся, молча расстегнул планшетку, висевшую у него на поясе, вынул из нее карту и разложил на столе. Женщины увидели тщательно очерченные красные прямоугольники.
Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Вступительная статья и примечания И. Бернштейн.Иллюстрации П. Пинкисевича.
Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.
Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.
Писатель Рувим Исаевич Фраерман родился в 1891 году в городе Могилеве, на берегу Днепра. Там он провел детство и окончил реальное училище. Еще в школе полюбил литературу, писал стихи, печатал их. В годы гражданской войны в рядах красных партизан Фраерман сражается с японскими интервентами на Дальнем Востоке. Годы жизни на Дальнем Востоке дали писателю богатый материал для его произведений. В 1924 году в Москве была напечатана первая повесть Фраермана — «Васька-гиляк». В ней рассказывается о грозных днях гражданской войны на берегах Амура, о становлении Советской власти на Дальнем Востоке.
История детства моего дедушки Алексея Исаева, записанная и отредактированная мной за несколько лет до его ухода с доброй памятью о нем. "Когда мне было десять лет, началась война. Немцы жили в доме моей семье. Мой родной белорусский город был под фашистской оккупацией. В конце войны, по дороге в концлагерь, нас спасли партизаны…". Война глазами ребенка от первого лица.
Книга составлена из очерков о людях, юность которых пришлась на годы Великой Отечественной войны. Может быть не каждый из них совершил подвиг, однако их участие в войне — слагаемое героизма всего советского народа. После победы судьбы героев очерков сложились по-разному. Одни продолжают носить военную форму, другие сняли ее. Но и сегодня каждый из них в своей отрасли юриспруденции стоит на страже советского закона и правопорядка. В книге рассказывается и о сложных судебных делах, и о раскрытии преступлений, и о работе юрисконсульта, и о деятельности юристов по пропаганде законов. Для широкого круга читателей.
В настоящий сборник вошли избранные рассказы и повести русского советского писателя и сценариста Николая Николаевича Шпанова (1896—1961). Сочинения писателя позиционировались как «советская военная фантастика» и были призваны популяризировать советскую военно-авиационную доктрину.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу известного советского писателя И. Герасимова «На трассе — непогода» вошли две повести: «На трассе — непогода» и «Побег». В повести, давшей название сборнику, рассказывается о том, как нелетная погода собрала под одной крышей людей разных по возрасту, профессии и общественному положению, и в этих обстоятельствах раскрываются их судьбы и характеры. Повесть «Побег» посвящена годам Великой Отечественной войны.