«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» - [3]

А вот одна из читательниц в СССР, познакомившаяся даже не с книгой Одоевцевой, а только с отрывками из нее, оценила “На берегах Невы” чрезвычайно низко, и эта уничижительная оценка решающим образом повлияла на дальнейшую репутацию книги в кругах свободомыслящей интеллигенции. Я, разумеется, имею в виду Анну Андреевну Ахматову: ей не могли прийтись по душе ни длинные монологи, которые Одоевцева вложила в уста своих персонажей, ни то обстоятельство, что в монологах Гумилева речь часто велась о ней, Ахматовой, и ее семейной жизни, ни, наконец, сам тот факт, что очередная эмигрантка, находящаяся “под защитой чуждых крыл”, смеет писать о поэтах, оставшихся в Советской России и убитых, как Гумилев и Мандельштам, государством. Ахматова почти всегда говорила и писала об Одоевцевой очень резко, и многие ее близкие знакомые усвоили ту же манеру (см. с. 796–797). Чтобы напомнить, сколь влиятельными бывали ахматовские мнения и оценки, приведем здесь ее реплику, зафиксированную в воспоминаниях Анатолия Наймана: “У меня есть такой прием: я кладу рядом с человеком свою мысль, но незаметно. И через некоторое время он искренне убежден, что это ему самому в голову пришло” (249, с. 88).

Еще одна причина раздражения Ахматовой против младших друзей Гумилева заключалась в том, что ими, как она полагала, в свое время была предпринята попытка принизить значение ахматовской поэзии и за счет этого продвинуть в первые русские поэтессы начала 1920-х годов Одоевцеву. “Они <…> думали, что мое место пусто, и решили передать его И. Одоевцевой”, – разъясняла Ахматова в записной книжке 1961 года (143, с. 145). Что касается книги “На берегах Невы”, то у ее автора хватило ума, такта и вкуса открыто не сводить с Ахматовой личные счеты. Тем не менее мемуаристка всегда была рада исподволь “отметить разность” между собой и Ахматовой, начиная с портретной характеристики (“горбоносый профиль” vs “коротенький нос”) и завершая манерой поведения, усвоенной при общении с Гумилевым. Об Ахматовой Гумилев в мемуарах Одоевцевой говорит так: “Она была дьявольски горда…” Одоевцевой же Гумилев приказывает: “А теперь бегите за чаем!” – и за этим следует покорно-радостное: “Он прислоняется к стене и закрывает глаза, а я бегу на кухню…”

В 1983 году в Париже вышла вторая книга мемуаров Одоевцевой – “На берегах Сены” – о ее жизни в эмиграции. В апреле 1987 года в возрасте девяноста двух лет Одоевцева вернулась в Советский Союз. В ее возвращении и в появлении первого книжного издания “На берегах Невы” в Советском Союзе решающую роль сыграла Анна Колоницкая (см.: 286; это издание впервые предварялось посвящением Колоницкой). В воспоминаниях об Одоевцевой она приводит такую ее реплику: “…за то, что книга «На берегах Невы» возвращается к русскому читателю, я благодарна вам, и вы не имеете права не принять этот дар благодарности” (172, с. 16)”.

Публикация “На берегах Невы” состоялась в журнале “Звезда” (1988. № 2–5; там же потом появились “На берегах Сены”). Затем, в этом же году, – выход книги в издательстве “Художественная литература” тиражом 100 000 экземпляров и, как следствие, триумф на родине, о котором Одоевцева мечтала всю свою жизнь.

Умерла Одоевцева 14 октября 1990 года и была похоронена на Волковом кладбище в Ленинграде.

Прежде чем коротко рассмотреть “На берегах Невы” как результат работы человеческой памяти, нужно еще раз повторить, теперь уже сделав на этом акцент: за исключением двух случаев (степень близости Гумилева и Ольги Гильдебрандт-Арбениной, а также досада Гумилева на Ахматову весной или летом 1921 года) Одоевцева, кажется, ни разу в своей книге сознательно не врет. Но она многое неосознанно перевирает.

В предисловии к “На берегах Невы” Одоевцева специально подчеркнула: “Память у меня <…> прекрасная. Я помню слово в слово то, что слышала сорок – и даже больше – лет тому назад”. А в самой книге этот тезис несколько раз варьируется: “Да, я умела слушать. Не только слушать, но и переживать вместе с ним его воспоминания. И запоминать их навсегда” (фрагмент о Гумилеве); “…я «навостряю уши» – ведь слушать и запоминать слышанное одно из главных моих занятий” (фрагмент о Юрии Анненкове).

Но на самом деле память Одоевцевой была далеко не столь “фантастической”, как она сама расписывала в “На берегах Невы”. Не имея возможности, как все мы это делаем сегодня, навести нужные справки во всезнающем интернете, Одоевцева в мемуарах, разумеется, путалась и в сводках петроградской погоды конца 1910-х – начала 1920-х годов (часто), и в цитатах из стихов и прозы, иногда хрестоматийных, например из блоковской “Незнакомки” (очень часто), и в том, какие числа на какие дни недели приходились в 1918–1922 годы (почти всегда). А о том, что Одоевцева не помнила монологи своих давних собеседников “слово в слово” (или считала не зазорным их редактировать), красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что в книжной и газетной (журнальной) публикациях “На берегах Невы” один и тот же монолог мог быть сформулирован разными словами.

Однако назвать плохой память Одоевцевой язык тоже не поворачивается. Все-таки она восстанавливала события сорокалетней – сорокапятилетней давности и “в целом” (как осторожно и чуть иронически сформулировал Адамович) восстановила большинство из этих событий “верно”. Решусь скорректировать: не более