Жизнь по-американски - [284]

В период после встречи на высшем уровне в Москве я в качестве президента общался с Горбачевым еще раз.

В декабре 1988 года, менее чем за шесть недель до того дня, когда Нэнси и я должны были покинуть Белый дом, он прибыл в Нью-Йорк для выступления в Организации Объединенных Наций, в котором он объявил о существенных сокращениях обычных вооружений стран Варшавского пакта.

За время, прошедшее после нашей последней встречи, появились новые признаки перемен в Советском Союзе и его разваливавшейся империи. То, что вначале было узкой струйкой "отказников", получивших разрешение выехать из Советского Союза, превратилось в поток; непрестанный советский экспансионизм в "третьем мире", похоже, сходил на нет; Куба, согласно достигнутому при посредничестве США урегулированию и, очевидно, под нажимом из Москвы, согласилась вывести свои войска из Анголы; Вьетнам вскоре должен был начать отводить свои вооруженные силы из Камбоджи; Москва больше не потакала ненасытному аппетиту Хафеза Асада в Сирии в отношении советского оружия и прекратила глушение передач радиостанций "Свобода" и "Свободная Европа".

Когда Горбачев прибыл в Нью-Йорк, я был озабочен его безопасностью.

Советские официальные лица выразили беспокойство тем, что в случае посещения им Соединенных Штатов может иметь место покушение на его жизнь на улицах Нью-Йорка.

Прежде чем мы сумели отреагировать и сказать, что большинство американцев благожелательно относятся к Горбачеву и что мы не считаем, что ему в нашей стране грозит опасность, нам было заявлено, что их беспокойство вызвано не опасениями того, что его попытается убить какой-нибудь американец, а тем, что в Москве возможна попытка переворота и — как его составная часть — попытка кого-нибудь из восточного блока убить его и представить покушение как дело рук американцев. Я не знаю, насколько это беспокойство советских лиц было обоснованным, но, чтобы предположить наличие у Горбачева врагов в коммунистическом мире, особой логики не требовалось. Люди из нашей службы безопасности были приведены в состояние повышенной готовности, но, насколько мне известно, во время пребывания Горбачева в Нью-Йорке никаких покушений на его жизнь не было. Все же я за него беспокоился: насколько твердо и быстро способен он проводить реформы без угрозы для своей жизни?

После нашей встречи в Нью-Йорке я записал в своем дневнике следующее: "Встретились с огромным успехом. Отношение лучше, чем на любой из наших прошлых встреч. Горбачев говорил так, как будто считает нас партнерами по созданию лучшего мира".

Горбачев, Буш и я встретились частным образом с участием наших переводчиков на Гавернэрз-Айленд в гавани Нью-Йорка, а затем собрались на ленч вместе с небольшой группой официальных лиц из обеих стран. Во время ленча, будучи теперь почти что посторонним, я с удовольствием наблюдал за началом знакомства между Горбачевым и Джорджем. Я испытывал добрые чувства по поводу этого: между ними, похоже, установилось взаимопонимание, внушавшее оптимизм насчет будущего.

И действительно, через полтора года упорных переговоров они придут к договоренности по ряду соглашений, включая первую фазу соглашения СТАРТ с использованием в качестве основы тех принципов, которые Горбачев, Джордж Шульц, Эдуард Шеварднадзе и я выработали еще з 1986 году в Рейкьявике, в той, выходившей окнами на море комнате.

В какой-то момент во время ленча Горбачев упомянул, что Джордж Буш в прошлом пилот ВМС, а Джордж Шульц, который тоже был там, служил в морской пехоте. Он в шутку сказал, что ощущает над собой количественное превосходство американских военных. Он не упомянул меня, поэтому я сказал: "Минутку! С одним из них вы все время имели дело". Он рассмеялся.

Затем мы втроем спустились к воде, где мы с Джорджем показали Горбачеву статую Свободы и очертания Нью-Йорка на фоне неба. Потом Джордж оставил нас одних, и мы отправились к причалу, чтобы попрощаться.

Мы вспомнили кое-что из того, о чем говорили во время нашей первой встречи в Женеве насчет важности установления доверия между нашими странами. Мы оба согласились с тем, что далеко продвинулись с тех пор.

Горбачев сказал, что сожалеет о том, что я не могу остаться на своем посту и завершить начатое дело, и мне пришлось признаться, что какой-то части моего "я" хотелось бы этого, но у меня огромная вера в Джорджа Буша, и я знаю, что страна в хороших руках.

Следующие недели пролетели быстро — много возни с упаковкой вещей, мое прощальное обращение, вереница банкетов и масса разных решений под конец.

Несмотря на призывы сторонников и мое собственное сочувственное отношение, я подтвердил свое решение не подписывать президентского помилования Джону Пойндекстеру, Бэду Макфарлейну и Оливеру Норту. Я по-прежнему считал, что надо дать закону осуществиться.

Для Нэнси и меня это был особенно насыщенный эмоциями момент. Восемь лет Белый дом был нашим домом. Люди со всей страны — сотрудники аппарата Белого дома и чиновники администрации — съехались в Вашингтон, чтобы войти в нашу комнату, и мы стали как бы одна семья. Теперь наступило время отправляться в дорогу, и у всех нас это вызвало чувство печали.