Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [33]

Во время моёго пребывания в Казани я свиделся с проф. Казанского Университета Арбузовым, который жаловался мне на тяжелое положение, создавшееся в Университете, и на невозможность продолжать научные исследования вследствие недостатка средств и невозможности достать необходимые препараты и аппараты из заграницы за неимением валюты.

Обратный путь нам пришлось совершать не в спальном, а в так называемом «штабном вагоне», который представлял из себя вагон третьего класса с нарами в три этажа. Мы взяли места на нижних нарах. Так как по дороге было много больных сыпным тифом, то мне приходилось быть очень осторожным, ибо я еще не имел этой болезни; Машкелейсон уже перенес тиф, и потому ему не надо было принимать никаких предосторожностей. Я имел с собой бутылку с ксилолом, которым я опрыскивал те места, где мне приходилось сидеть или лежать; кроме того я обвязал руки, ноги и шею лентами, пропитанными черной ртутной мазью’ при прикосновении к такой ленте насекомые погибали.

Наше путешествие из Казани в Москву продолжалось 4У2 дня и было также утомительно и опасно. Один раз наш поезд остановился среди поля, и паровоз отправился за двадцать километров за водой, так как иначе он не мог бы дотащить поезд до ближайшей станции. Мы простояли три часа в поле и боялись, что нас занесет снегом, потому что началась мятель. Пришлось переживать очень неприятные минуты при подобной обстановке. В наш вагон приходили самые разнообразные личности, — иногда такие, которые наводили страх на других пассажиров. Я помню, на одной станции вечером к нам вошли четыре человека, одетые в военную форму, с ружьями и револьверами, и заняли нижние нары рядом с нами. Вид у них был беглых каторжников, и судя по их разговору, они были совершенно необразованными и некультурными личностями. Старший из них во время выпивки и закуски пытался об’яснить своим товарищам, что означает название аристократ: это прозвище дается человеку, который крадет для себя, и он потому архибестия — вор, а демократ, это — человек, который крадет для рабочего народа. Подобная философия долго не давала нам заснуть, но по счастью рано утром они покинули вагон. По дороге мы запаслись разным провиантом, выменивая продукты на мыло, которое мы получили в подарок от Казанского завода из старых запасов. Нам посчастливилось провезти каждому по 20 фунтов пшенной крупы, и по большому хлебу, — конечно, потому, что мы были в штабном вагоне; у пассажиров других вагонов несколько раз делали обыски, и, конечно, все отобрали, несмотря на то, что они везли не больше, чем мы, и исключительно для пропитания своих семей.

По приезде в Москву мы сделали доклад в Центрожире. Результатами нашей поездки остались довольны и спросили меня, какое вознаграждение я желаю получить за это милое путешествие. По своей скромности я потребовал не менее 2000 рублей за сутки (в то время едва ли можно было купить на рынке 1 пуд муки), но от такого моего желания Таратута пришел в уныние, и прежде чем согласиться на такое вознаграждение, запросил свое начальство, начальника Главхима и члена президиума ВСНХ тов. Карпова. Последний ему ответил, что академик Ипатьев запросил очень мало и о такой сумме нечего и разговаривать. Понятно, что после этого я получил просимое. Но мне не суждено было сразу вернуться в Петроград, так как Главное Артиллерийское Управление попросило меня осмотреть Калужский и Малоярославский склады военных припасов. Я обрадовался этой командировке, так как мог проехать к своей семье на Угру и провести некоторое время в спокойной обстановке. В это время мой сын Владимир состоял рабочим в Ярлыковском Совхозе, к которому был присоединен также и наш хутор. Сын жил в совхозе и иногда после работы к вечеру приезжал домой на хутор. Управление совхозом находилось в руках человека, не имеющего никакого понятия о сельском хозяйстве, и потому в совхозе был полный беспорядок. За свои познания по сельскому хозяйству сын был сделан старшим рабочим и ему приходилось быть ответственным за все беспорядки в совхозе и за плохое исполнение рабочими их обязанностей. Иногда он приходил домой в сильно подавленном настроении и со слезами на глазах описывал свое тяжелое положение. Я, как мог, утешал его и говорил, что надо терпеть, так как после взятия от нас хутора он является единственным кормильцем матери и детей дочери; за свою работу в совхозе Владимир получал паек на всех членов семьи. Он просил меня, нельзя ли как-нибудь вернуть хутор обратно в наше владение, на что я ему сказал, что сейчас надо подождать, а как только будет удобный момент, я снова подниму этот вопрос.

Хотя я имел право на внеочередную посадку в любой поезд, мое обратное путешествие из деревни в Москву было сопряжено с большими приключениями и могло осложниться серьезной болезнью. Когда я приехал на станцию Тихоновую Пустынь (157 километров от Москвы по Киево-Воронежской ж.-д.), то узнал, что неизвестно, когда пойдет поезд в Москву. На станции скопилась масса народа, которая ожидала посадки уже второй день. Я совершенно не знал, что мне делать, но в это время подошел товарный поезд, шедший до станции Нара (60 километров от Москвы), который вез провиант для рабочих текстильных фабрик в Наре. Все вагоны были заперты и только из полуоткрытых дверей одной теплушки выглядывал один рабочий. Я решил доехать с этим поездом до Малоярославца, где я надеялся сесть в поезд местного сообщения. После долгих переговоров, узнав из моего документа, что я командированный, рабочий сжалился надо мной и втащил меня в вагон. В нем находились только четыре человека, а половина вагона была наполнена мешками с мукой и крупой. Вагон обогревался печкой, употребляемой в вагонах-теплушках, и было очень приятно сесть около нее и согреться после долгого пребывания на морозе. Рабочий рассказал мне, что они семе-ром отправились на юг за поисками провианта для завода и вот уже около 6 недель в дороге; их осталось только четыре, так как двое умерли от тифа, а третьего, больного, оставили, где-то на станции для лечения. Не очень веселые мысли бродили у меня в голове, когда я слушал эти рассказы в течении тех 6-7 часов, пока мы добрались до Малоярославца!