Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [29]

Очень скоро после нашего знакомства, он обратился ко мне не то с просьбой, не то с приказанием выдать ему из лаборатории значительное количество спирта, получение которого по тогдашним временам было связано с большими трудностями. Это требование он мотивировал необходимостью использовать спирт для автомобиля, так как отпускаемое горючее было очень плохое и к нему надо прибавлять алкоголь. Я ответил, что мы получаем для лаборатории очень мало спирта, но небольшое количество я все же смогу ему дать, — на условии, что он даст мне письменное предписание с указанием, для какой надобности спирт ему нужен, так как в то время существовали очень строгие правила относительно расходования этого продукта, производство которого в РСФСР сократилось в очень сильной степени. За незаконную продажу винного спирта полагалась смертная казнь.

С начала функционирования химической лаборатории с осени 1919 года мы имели право требовать отпуск спирта через Петроградский Совет Народного Хозяйства, так как лаборатория по поручению правительства, — производила многие исследования по порохам и врывчатым веществам, для чего этот продукт был необходим. Сначала небольшие количества спирта и эфира мы получили с Охтенского Порохового Завода, но затем нам было указано, что нам лучше всего обратиться в Казанский Пороховой Завод, который имеет большие запасы спирта и эфира. Зная, что комиссар очень охотится за спиртом и поможет нам, я испросил у академического начальства разрешение послать в Казань одного лабораторного служителя, снабдив его нужными бумагами для перевозки этих веществ в отдельном товарном вагоне (теплушка) для нужд военной Академии по изготовлению порохов и взрывчатых веществ. Бумаги были составлены в таком духе, что их неисполнение грозило железнодорожному начальству большими неприятностями. Понятно, для исполнения такого сложного и деликатного поручения необходимо было выбрать человека, не только толкового, но и надежного, которому можно было доверить столь соблазнительный товар, подверженный очень легкой утечке и испарению, — по-просту говоря, умелой спекуляции. Наш выбор пал на одного молодого служителя, очень исполнительного и старательного, не пьющего, который, по наведенным справкам, оказался одним из владельцев известной фирмы Корниловых, изготовлявшей стеклянные и фарфоровые изделия. При отправке такой экспедиции я предполагал, что шансы на успех очень малы, так как транспорт находился в ужасном состоянии, в чем я вскоре убедился и лично, — когда мне пришлось ехать самому в командировку в Казань, о чем я скажу ниже.

Здесь невозможно описать все те затруднения, которые пришлось испытать Корнилову, чтобы добраться до Казани, получить там товар и переправить его в Петроград. Меньше всего препятствий он встретил на заводе, потому что служащие завода, как инженеры, так и рабочие, меня знали и относились ко мне с большим уважением. Но обратный путь в теплушке с товаром, для проводника был связан с опасностями для жизни. На переезд из Казани в Петроград потребовалось около 2 месяцев времени. Мы долго ничего не знали о судьбе Корнилова, когда он неожиданно явился в лабораторию и потребовал послать подводу для получения груза. Доставка его в лабораторию была также не легка, ибо надо было сделать это с строгой тайной, чтобы не вводить в соблазн тех, кому об этом не надлежало знать. Спирт и эфир помещались в железных многоведерных больших бочках и перенос их с подводы в соответствующее изолированное место лаборатории требовал затраты большой физической силы. Несмотря на все затруднения мне и моему помощнику, проф. Витторфу, двум лаборантам, (Корнилову и возчику удалось исполнить эту операцию поздно вечером таким образом, что кроме означенных лиц никто не узнал, какой груз был принят в лабораторию. Полученного алкоголя нам хватило на два года, причем должен признаться, что не весь алкоголь пошел на научные исследования; часть перепала на личные нужды перечисленных лиц, так как полуголодное существование служащих и их семей понуждало их изыскивать какие угодно средства, чтобы не умереть с голоду. Иногда с риском для жизни доставались необходимые жизненные припасы, а потому люди, имевшие в руках бутылку спирта, — хотя и знали, что им угрожает за спекуляцию со спиртом, — тем не менее пускали этот товар в оборот. За одну бутылку спирта можно было достать громадное количество самого разнообразного провианта, и потому спекуляция спиртом шла в широчайшем масштабе по всему РСФРС.

Но тов. Ковингонт из полученного спирта не получил ни одной капли; ко времени доставки спирта он был уже смещен с должности комиссара. Произошло это событие при следующих обстоятельствах. Всякой шпане, примазавшейся к коммунистической партии, для получения престижа в партии было необходимо показать свою деятельность, главным образом, нахождением контр-революции в том учреждении, куда он был назначен. Эти люди совершенно не думали, что подобными поступками они разрушают работу с трудом налаженного аппарата и причиняют громадный вред республике. Им до этого не было никакого дела, ибо шкурный вопрос для них был дороже всего. В большинстве случаев вследствие их безграмотности и полного непонимания ими дела, жертвами делались совершенно невинные люди, которые честно исполняли свою работу, но не умели втирать очки и подлизываться к подобным хамам. Ковингонт своей жертвой выбрал начальника Академии С. П. Петровича, человека никогда никакой политикой не занимавшегося, в высшей степени честного и скромного, которого уважали и ценили до последних дней его жизни все комиссары, перебывавшие у нас в Академии. Ковингонт донес в Чека, что в Артиллерийской Академии очаг контр-революции, и что начальник ее главный руководитель. Я узнал об этом, потому что в химической лаборатории Академии в феврале 1920 года был произведен тщательный обыск. Проходя мимо лаборатории в 6 часов вечера, я заметил, что наружная дверь была приоткрыта. Зная, что в это время лаборатория должна быть заперта, я поинтересовался узнать причину нарушения этого правила. Когда я вошел в лабораторию, то увидал, что в кабинете проф. Сапожникова несколько лиц производят тщательный обыск, и за неимением ключей от столов и шкафов взламывают замки, и даже влезают на верх печей, чтобы узнать не хранятся ли там какие-либо документы; в это время проф. Сапожников был арестован и находился в тюрьме на Шпалерной. Тов. Ковингонт находился среди присутствовавших, и потому я обратился к нему с вопросом о причинах подобного обыска, и должен ли я оставаться теперь в лаборатории или я им не нужен и могу уйти. На это я получил ответ, что Чека будет делать обыск по всей Академии и квартирам, и что я должен оставаться в лаборатории, и что после кабинета Сапожникова будет обыск у меня в кабинете и моей лаборатории, а также в кабинете и других преподавателей. Хотя в моем кабинете и моей лаборатории не было безусловно ничего подозрительного, что могло бы наводить малейшую тень на мою нелояльную деятельность по отношению к советской власти, тем не менее я испытывал некоторое неприятное чувство, подвергаться подобной операции, — тем более, что еще впереди предстоял обыск в квартире, к которому я не был совершенно подготовлен. Ведь для Чека ничего не стоило придраться к какому-нибудь пустяку, чтобы обвинить вас в контр-революции. Как на квартире, так и в лаборатории имелись маленькие запасы муки, крупы, сахара и мыла, правда измеряемые только фунтами, но хранение части этого запаса в моем кабинете, в лаборатории могло вызвать со стороны Чека и комиссара некоторое издевательство, переносить которое в моем положении было бы не совсем приятно. Но тем интеллигент и отличается от простолюдина, что его ум найдет выход при всяких трудных