Жизнь на льдине - [37]

Лежим на мехах, а весь наш «дворец» дрожит от ветра. Женя все же провел очередные метеорологические наблюдения. Но чтобы не повредить приборов, он на сегодня закрыл свои научные обсерватории. Опустив оттяжки палаток, Женя придавил свои «кабинеты» нартами; зато теперь можно не бояться ветра. Мы вышли из палатки и вдали у трещины увидели что-то черное. Женя решил, что это морж. Но когда подошли ближе, оказалось, что это клипер-бот, который сорвало ветром с пазы и перевернуло. Мы перенесли его на базу и плотно прижали к тросам.

Вечером приготовил чай. Эрнст лег спать. Мы с Петровичем сделали усиленные растяжки для жилой палатки. Ветер расшатал наше жилье, а проклятая пурга и не думает успокаиваться.

Когда выходили из палатки, надевали плащи: снег забивается за воротник, в меховые рубахи. Мы быстро промокли, а сушиться негде. Сушка — самое «узкое место» нашей экспедиции. Стараемся по возможности во время дождя и мокрого снега не стоять долго на «улице». Как только наши костюмы промокают, мы их сменяем на другие: опасаемся простудных заболеваний.

При таком сильном ветре надо быть начеку: беда может захватить врасплох. Теодорыч дежурит по лагерю.

Душа болит: хозяйство наших баз заносит снегом. Как только стихнет ветер, придется идти откапывать из-под снега все имущество, привезенное сюда, на Северный полюс, с Большой Земли.

Надо делать гидрологическую станцию, измерять глубину, проводить гравитационные наблюдения, но все работы мы откладываем на завтрашний день, надеясь, что ветер наконец утихнет.

В полночь Эрнст Теодорович обошел лагерь. Он вернулся и сказал:

— Ходишь, и кажется: вот-вот лопнут палатки от ветра…

Петр Петрович не мог заснуть. Он встал, обработал материалы своих наблюдений. Потом положил мне на руки марганцевый компресс, чтобы уменьшить боль после ожога, и сделал перевязку.

Дневник писал забинтованными руками.

11 августа

Ночь прошла в тревоге и напряжении. Хотя казалось, что все спят, а дежурит только один Эрнст Теодорович, фактически все мы бодрствовали в спальных мешках: сильно трепало нашу палатку, ветер гудел в антенне.

Лежишь и думаешь: хорошо, если на льдине не появятся новые трещины, если вода не пойдет на базы или в одну из наших палаток. Впрочем, те палатки, где мы живем и где установлено радио, мы успеем спасти; главное — сохранить материалы научных наблюдений.

Кухня, несмотря на то что я ее хорошо укрепил, накренилась набок, то есть прижата одной стороной к льдине. Завтракали: чай с лимоном и икра. Очень жаль, что нет мягкого хлеба, а сухари кончились. Чтобы из-за отсутствия сухарей братки не загрустили, я замесил полный бидон теста и начал жарить коржики. Думаю, что их хватит на два-три дня. Провозился до двух часов дня, а потом варил обед.

Все-таки я убедился: чтобы терпеливо просидеть пять часов у горящих примусов, надо прежде всего пройти тренировку в аду… Я сижу на бочке, а примус гудит у моих ног. И так часами… Мое состояние могут понять только домашние хозяйки, хотя таких неудобств им никогда не приходилось испытывать.

Мы собрались на кухне и пообедали. Я убрал посуду, закрыл палатку, и мы ушли в «жилой дворец» покурить.

Петрович обрабатывал материалы вертушечных наблюдений. Дрейф по-прежнему идет быстро. Нет возможности вытащить застрявшие батометры с глубины двух тысяч метров. Это тревожит Ширшова и всех нас. Льдина может промчаться через восемьдесят седьмую параллель, и мы не успеем сделать на этой широте гидрологическую станцию.

Как нам приходится думать о каждом часе нашей жизни на льдине! Все экспедиции прошлого не могли ответить даже на простейшие вопросы науки, связанные с дрейфом льдов в Центральном полярном бассейне. Вся деятельность, все усилия исследователей затрачивались на прохождение между торосистыми льдами, на благополучное плавание. Больше ни о чем они не могли думать. А мы обязаны!

Женя весь день обрабатывал материалы по магнитным вариациям. Два раза на небольшой срок выглядывало солнышко; все-таки оно нас не забывает. Женя успел сделать астрономическое определение. Оказалось, что за одни сутки наша льдина прошла десять миль.

Мы живем в напряженном состоянии, но ни у кого нет страха, боязни несчастья. У всех только одно опасение: как бы не пропали научные труды. У всех лишь одна мечта (и мы об этом все время думаем и говорим): как бы не сорвалась наша исследовательская работа. Нам нужно просидеть на льдине до весны ценой любых усилий. Знаем, что шестимесячная полярная ночь не совсем приятна. Особенно тяжело быть в полярную ночь на льду во время больших морозов. Но все полны решимости: во что бы то ни стало выдержать, сделать возможно больше научных наблюдений.

Я лег спать, а Женя продолжал обработку материалов. Петр Петрович также обрабатывал итоги исследований, а затем стал писать статью в «Известия».

Наш пес Веселый на таком сильном ветру, да еще при мокром снеге, уже не похож на веселого, а превратился в жалкое, несчастное животное; он свернулся калачиком и даже есть не просит. Пришлось перевести его в защищенное место и устроить позади палатки, где ветер тише. Как только мы перевели его туда, пес сразу напомнил нам, что он все еще Веселый: ожил, завозился.