Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [78]

.

Годом позже по просьбе воспитателя наследника престола В. А. Жуковского Муравьев выступил в качестве чичероне при посещении наследником, будущим Александром II, Новоиерусалимского монастыря и других знаменитых обителей вокруг Москвы. Александр Николаевич, которому тогда было 19 лет, остался доволен. С тех пор Андрей Муравьев не раз оказывался в роли гида членов императорской фамилии и августейших иностранных гостей по святым местам России и особенно Киева, где он проживал в последние десятилетия своей жизни. Со своей стороны двор относился к Андрею Николаевичу внимательно и уважительно. Его приглашали на государственно-церковные церемонии с высочайшим участием – коронации, бракосочетания, отпевания членов императорской фамилии и т. п.

Перу А. Н. Муравьева принадлежат десятки работ, посвященных самым разным богословским темам. Истории христианства вообще и православия в России в особенности, описанию мировых и отечественных христианских святынь, житию светочей православия, догмату и таинствам православия в сравнении с другими христианскими конфессиями, критике нехристианских религий и т. д. Его произведения еще при жизни автора переиздавались в общей сложности многие десятки раз, переводились на французский, немецкий, английский, греческий, сербский, польский языки. Переиздавались – значит раскупались, а это лучшее доказательство успеха у читающей публики. Этому успеху не мешал даже тот язык, который раз и навсегда выбрал для своих произведений Андрей Николаевич: торжественно-возвышенный, изобилующий старославянизмами и на фоне языка большинства современных ему светских авторов явно архаичный. Не мешал, а, может быть, даже помогал: так писали русские церковные авторы того времени, и читатели Муравьева находили, видимо, что только таким языком и можно писать на религиозные темы.

Другая важная грань той деятельности, которую Андрей Николаевич считал своей жизненной миссией, была непосредственно связана с его службой в Синоде и особенно в МИДе. Выше упоминалось о том, что со времени своего паломничества он слыл в России знатоком древних восточных патриархий, а в самих этих патриархиях – влиятельным посредником в отношениях с Российской империей – главным спонсором ближневосточного православия. Он был, так сказать, самоназначенным «двойным агентом»: восточных патриархов в России и России в восточных патриархиях. В Иерусалиме, Константинополе, Александрии и Дамаске от него ждали лоббирования русских субсидий, а в России – объективной информации о положении дел во вселенских церквях и обоснованных рекомендаций относительно их запросов.

Положение, понятно, весьма непростое, тем более что на начальном этапе своей государственной службы наш паломник вряд ли обладал серьезными знаниями об особенностях ближневосточных церквей, их традициях и процессах, происходивших за кулисами их полуторатысячелетней святости. В записках о паломничестве 1830 года находим немало свидетельств его невежества в этих вопросах. Чего стоит, например, возмущенный рассказ о «неистовствах» арабской христианской молодежи в храме Гроба Господня в день схождения благодатного огня. Ему, видимо, было невдомек, что эти «неистовства» были особой формой восхваления Иисуса, освященной древней традицией.

Но Андрей Николаевич и здесь проявил высокую обучаемость, умение найти и использовать нужную ему информацию и неизбывное радение об укреплении связей России с восточными патриархиями. Для них эти связи были источником материальной поддержки и оперативной дипломатической помощи при возникновении кризисных ситуаций в их отношениях с турецкими властями. Муравьев не идеализировал получателей русской помощи. Он имел достоверную информацию из надежных источников о закулисной жизни клириков этих церквей. Одним из таких источников был русский консул в Дамаске и Константинополе К. М. Базили. Вот что писал он Андрею Николаевичу в одном из своих писем. «Духовенство (имеется в виду местное православное духовенство в Святой земле. – П. Ф.) сегодня все более и более впадает в невежество, и никто не думает о том, чтобы возвысить и облагородить его состояние. Патриархи жалуются на успехи католицизма, приписывая всё политическим интригам и нерадению тех, кто мог бы их защитить; но[,] в сущности[,] никто более не виноват, как само духовенство, открыто торгующее святынею и не радеющее об истинных своих пользах»[235]. Зная это, Муравьев тем не менее считал, что в Восточном Средиземноморье, где господствовали извечные враги России турки, древние православные церкви были хоть и зыбким, но единственным островком духовного и материального присутствия России.

Этот сюжет далеко выходит за рамки моей темы. Поэтому ограничусь ссылкой на мнение специалиста, глубоко знающего этот вопрос. «…Без Муравьева, – пишет Н. Н. Лисовой, – не было бы Мирликийского проекта [сбор средств в России на восстановление храма Святителя Николая в Мире Ликийской]… не было бы и Андреевского скита на Афоне, и уж во всяком случае он не приобрел бы такого церковного и политического значения. И совершенно точно, что без Муравьева не было бы Русской Духовной Миссии в Иерусалиме»