Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [39]

.

Параллели весьма сомнительные. Оставим их на совести Александра Николаевича. Но само направление его мысли, пожалуй, не лишено оснований. В течение многих десятилетий Россия не только охотно принимала иностранцев на военную и государственную службу, но и специально приглашала их. Сказывался недостаток национальных кадров, и поначалу только иностранные специалисты в роли наставников и учителей могли быть источником необходимых специальных знаний. Поэтому иностранцы находились в привилегированном положении, получали значительно большее вознаграждение, быстрее продвигались по службе. Дед и отец наших героев, а потом и они сами имели перед глазами множество тому примеров. Иностранные специалисты приезжали в Россию из стран более культурных и благоустроенных, чем было в ту пору наше отечество, и оказывались здесь в качестве наставников и учителей. Зачастую они пропускали тот момент, когда русские ученики догоняли, а зачастую и перегоняли своих учителей и сохраняли по отношению к русским некоторый учительский апломб. Это проявлялось как в индивидуальном, так и в типическом групповом поведении иностранцев на русской службе.

«Ученики», обогнавшие своих «учителей», вряд ли могли реагировать на их высокомерие иначе, чем колкостями и насмешками. Александр Николаевич приводит в своих воспоминаниях текст указа времен царствования Алексея Михайловича, когда отношение к иностранцам было совсем другим, утверждая при этом, что текст этот подлинный: «Учали находити на царство наше разные еретики и немцы, и мы, собрав свои бояре, архиереи и думные люди положили оных… немцев в нашу царскую службу не принимати, селить их на Грязной речке и считать их на черной доске»[121]. Этот, скорее всего «фейковый», текст широко распространялся среди русской офицерской молодежи и часто исполнялся хором назло сверстникам немецкого и вообще нерусского происхождения. К тому же действовал и описанный в психологии механизм первоначальной установки (attitude) как фильтра при восприятии, интерпретации и запоминании поступающей информации. Человек полнее воспринимает и лучше запоминает то, что совпадает с первоначальной установкой, а также интерпретирует воспринимаемое в соответствии с ней. Такой первоначальной установкой могли стать для братьев рассказы отца о его ранении и плене в результате невежественных и провокационных действий его командира-иностранца во время Роченсальмского сражения, равно как и общий дух русско-нерусского соперничества, характерный для общественного сознания той эпохи. Фактом является и реальная конкуренция русских офицеров с нерусскими по службе. Фрустрация от периодических неудач в этой конкуренции рационализировалась через приписывание нерусским конкурентам несимпатичных национальных свойств и нечестной игры. Как бы то ни было, тема «засилья неметчины» и борьбы с ней сыграет в дальнейшем немалую роль, в том числе и в становлении преддекабристских тайных обществ.

Михаил занимал среди артельщиков и их постоянных посетителей в артели своеобразное место. Как и после всякой большой войны, для неформального статуса молодого мужчины было чрезвычайно важно, «воевал» он или «не воевал». Михаил воевал, даже был ранен и в этом смысле являлся несомненным авторитетом для «не воевавших» по молодости лет Павла Колошина, Ивана Пущина и др. Но среди воевавших он был младшим по годам и по званию. Правда, возрастом он был моложе Сергея Муравьева-Апостола всего на несколько дней, но чинами и наградами от него отставал, не говоря уж о более старших – братьях, Бурцове, Петре Колошине. (Причина этого отставания понятна: бо́льшую часть военного периода он лечился от раны, полученной при Бородине.) Старший среди младших и младший среди старших, он опять попал в то положение между ближними, в котором находился в семье.

Современные исследователи установили, что такая позиция в многодетных семьях способствует формированию лидерских качеств и способности противостоять давлению авторитетов[122]. В результате Михаил если и не занимал в артели лидерской позиции, то и не был молчаливой тенью старших братьев. К тому же в профессиональном отношении как преподаватель математики и топограф он был признанным авторитетом. Соартельщики ценили также его администраторские способности. После отъезда Николая он фактически взял на себя функции управляющего артельным хозяйством.

Еще одна особенность статуса Михаила проистекала из того, что в описываемый период он был в полном смысле слова инвалидом и вынужденно уделял много времени врачам. Из-за пребывания на кавказских водах он с некоторым опозданием примкнул к артели в 1814 году. Тогда лечение дало результаты положительные, но недостаточные, и в начале 1815-го он вновь отправился на Кавказ.

Целебные свойства кавказских минеральных вод были известны русскому правительству с петровских времен, но их систематическое лечебное использование началось только после соответствующего указа Александра I, последовавшего в 1803 году. Десятью годами позже, когда Михаил приехал в Пятигорск лечиться, обустройство будущего курорта было весьма примитивным. Многим приходилось жить в палатках, благоустроенных ванн не было. Но восемнадцатилетнего поручика это вряд ли смущало. Николай в «Записках» сообщает о том, что и на водах Михаил «своей неистощимой веселостью» снискал симпатию многих лечившихся. Он будет ездить на кавказские воды 40 лет и «изменит» им ради европейских курортов только после установления железнодорожного сообщения с Европой.